Крушение Римской империи

Этот эпизод обнажает чрезвычайно запутанные отношения Иеронима с римлянкой из высшего класса, к которым был причастен и Дамас, слывший «дамским угодником». Такие женщины, какие бы формальные определения ни давать их статусу в соответствии с современными стандартами, например, длительное отстранение от всех официальных и дозволенных законом постов и отказ в доступе к высшему образованию, были намного впереди мужского сословия в стремлении к христианской аске-тичности. Иероним посвятил отдельное письмо защите своих подруг. «Заходил ли я когда-либо, — спрашивал он, — в дом к женщине: если она слыла распутницей? Привлекали ли меня когда-либо шелковые платья, сверкающие бриллианты, намазанные лица, вид золотых украшений? Ни одна матрона в Риме не могла заслужить мое расположение, кроме той, что регулярно постилась, вынуждена была ходить в грязных одеждах и часто слепла от слез!»

Дальнейшее сокращение и так уже уменьшавшегося населения, к чему мог привести такой отказ от сексуальных отношений, спокойно воспринимался христианами. Их оратор Эйсебий говорил, что отвращение к сексу помогает им не заводить детей. Например, св. Мелания Старшая, одна из подруг Иеронима, хотя и вышла замуж, не имела никакого желания вообще иметь детей, а когда она все-таки родила, то бросила последнего уцелевшего ребенка без видимых угрызений совести. Амвросия беспокоили все громче раздававшиеся обвинения в том, что он и его единоверцы своими восхвалениями пуританского государства без семейных уз лишают Рим сыновей и дочерей, в которых он так нуждается. Ответ его был таков: «С каких это пор мужчины жаловались, что не могут найти себе жен?»

Тем не менее и противоположная точка зрения имела право на существование, а дальнейшее распространение отшельников, монахов и монахинь, к каким бы высоким моральным ценностям они ни призывали, раскалывало и так уж разобщенное общество, создавая новую серьезную трещину в государстве. Так что утверждение папы Александра, что «монахи доделали то, что начали готы», было не лишено смысла. Они стали изгоями потому, что столкнулись с обществом, которое было им отвратительно.

Глава 11

ГОСУДАРСТВО ПРОТИВ СВОБОДНОЙ ВЕРЫ

Несмотря на все свои угрожающие заявления, государство не предприняло эффективных шагов для возвращения в общество мужчин и женщин, выбравших путь монахов, монахинь и отшельников. Но оно практиковало грубое насилие над теми, кто не примкнул к доминировавшей в государстве религии — и даже к той же ветви той же религии. Это насилие было грубейшей ошибкой. Вместо цементирования общества, на что надеялись, оно в еще большей мере увеличивало раскол.

Эта старинная практика принуждения оказалась возможной благодаря тесному союзу между церковью и государством. До самого начала четвертого века официальной религией в римском мире оставалось язычество. Античное язычество в Римском государстве стремилось быть всем для всех. Политеистическое по своей сути, оно было многоликим и многосторонним, очень далеким от замкнутости. Во всяком случае, оно отличалось терпимостью. Правда, язычников отличала нетерпимость к христианам, поскольку те, будучи преданы господу, казалось, отвергали даже в минимальной мере верность императору и народу. Но христиане в течение долгого времени оставались небольшим, ограниченным меньшинством.

Затем произошло обращение в христианство Константина Великого, который постепенно перевел в ту же веру всю империю. Эти события кажутся совершенно поразительными, поскольку христиане оставались в меньшинстве и не были очень влиятельными. Как заявлял английский историк Дж. Б. Бури, революция Константина была «возможно, самым дерзким актом, когда-либо совершавшимся автократом в пренебрежении и с явным вызовом по отношению к огромному большинству подданных».

Император предпринял такие удивительные действия, поскольку импульсивно ощущал внутреннюю потребность в божественной помощи свыше, а христианская вера и ее наиболее привлекательная личность — Спаситель, тот самый Спаситель, что реально жил среди людей, давала более надежные обещания об оказании такой помощи, нежели многочисленные языческие боги, которых никто никогда не видел. Так что Константин, оглядевшись вокруг и обнаружив высшую степень печальной внутренней дисгармонии, угрожавшей разрушить государство, решил, что, возможно, наилучшим объединяющим фактором станет христианство. Под началом императора оно будет сплачивать общество, тем самым эффективно уравновешивая многочисленные центробежные тенденции распада. Он планировал, что государство и церковь обязательно будут работать рука об руку, но государство будет всегда оставаться руководящим партнером. При Валентиниане I епископ Оптат из Милеви (Мила), Алжир, согласился с этой идеологией, заявив Государство не в Церкви, но Церковь в Государстве.