Крушение России. 1917

Отказавшись от поста Председателя Думы, Гучков почувствовал себя свободным и от моральных обязательств в отношении императора. Именно он вбросил в общественное мнение тему управляющих Николаем «темных сил» и «распутинщины». После публикаций в январе 1912 года в паре газет писем некоего священника о Григории Распутине (слухи однозначно приписывали организацию публикаций тому же Гучкову) лидер октябристов выступил в Думе с пламенной речью, сделав соответствующий официальный запрос министру внутренних дел. Заявив от имени «взволнованной народной совести» о возрождении «мрачных призраков средневековья», Гучков негодовал: «Вдумайтесь только, кто же хозяйничает на верхах… Григорий Распутин не одинок; разве за его спиной не стоит целая банда?..»[620]. Сведения, озвученные с высокой трибуны при полном скоплении публики и прессы лидером едва ли не проправительственной партии, обретали статус истины в сознании общественности. Тогда же Гучков где-то раздобыл письмо императрицы Распутину, где были слова: «Мне кажется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувствую прикосновение к себе твоей руки». Это письмо, оставлявшее простор для самых различных фантазий, было Гучковым размножено, и вскоре о нем «по секрету» знала вся Дума. Николай не мог не воспринять это как грубейшее вмешательство в жизнь его семьи и как личное оскорбление.

Затем мишенью Гучкова стал военный министр Сухомлинов, который был обвинен в создании «системы охранки» в армии после того, как к контрразведывательной работе был привлечен офицер Отдельного корпуса жандармов Мясоедов. Гучков выступил с официальным протестом против создания системы политического сыска в армии, унижающего военнослужащих. Мясоедов вызвал его на дуэль, они дрались на нарезных пистолетах, но обошлось без жертв. Тогда из-за возникшего скандала Сухомлинов вынужден был удалить Мясоедова из военного ведомства. Гучков также подверг жесткой критике планы правительства, поддержанные императором, резко повысить ассигнования на военно-морской флот, что, по его мнению, шло за счет сухопутных сил. Расстрел рабочей демонстрации на Ленских золотых приисках стал еще одним поводом для обвинений власти, «обезумевшей от чувства личного страха»[621].

Дрейф лидера октябристов в оппозиционную сторону осложнил их политическую судьбу. Партия раскололась на левых — критиков режима — и правых, сторонников прагматического союза с властью, которые в массовом порядке начали просто выходить из фракции. Выборы в IV Думу обернулись для октябристов ощутимым поражением. Им удалось провести 98 депутатов, причем сам Гучков был забаллотирован в Москве. Он сделал вывод, что причина неудачи не в разрыве с властью, а в прежнем слишком тесном контакте с ней. Градус оппозиционности октябристов в новой Думе возрос, они все чаще стали блокироваться при голосованиях с более левыми — прогрессистами и кадетами.

Власти тоже стали проявлять к Гучкову повышенный интерес, Департаментом полиции за ним было установлено негласное наблюдение. Приметы: 50 лет, выше среднего роста, телосложения полного, шатен, лицо полное, продолговатое, нос прямой, умеренный, французская бородка слегка с проседью, носит пенсне в белой оправе. Полиция зафиксировала в начале 1913 года конспиративное заседание с участием Гучкова и группы военных, которым он рассказывал «об участии офицеров в низвержении Александра Баттенберга (князь Болгарии до 1886 года — В. Н.) и о ситуации на Балканах. Прозвучала мысль о наличии в России партии, стремящейся к перевороту»[622]. Впрочем, своих радикальных взглядов Гучков уже не считал нужным скрывать.

На конференции партии октябристов в ноябре 1913 года Гучков заявлял о «глубоком параличе» власти, авторитет которой «никогда не падал так низко» и которая уже не способна внушить к себе не только доверия, но и страха: «ни государственных целей, ни широко задуманного плана, ни общей воли». Реакция рекрутировала свои ряды из придворной камарильи, «тех темных элементов, которые в прежнее время копошились и грелись около старых гнойников нашей русской жизни», страна возвращалась к «традициям личного режима с его худшими аксессуарами». Он требовал использовать Думу как инструмент борьбы с политикой правительства, включая отклонение любых его законопроектов и финансовых запросов[623]. Либеральная пресса с тех пор нарекла Гучкова «Александром Ивановичем Буревестником». А внутри партии столь радикальная позиция лидера вызвала раскол, через месяц думская фракция разделилась на собственно Союз 17 октября (22 депутата), группу беспартийных (15) и недовольных излишней оппозиционностью Гучкова земцев-октябристов (65 человек, включая Родзянко). Октябристские низовые организации стали исчезать по всей стране.