На протяжении XIX века отношения с Финляндией были относительно беспроблемными (особенно если сравнивать с Польшей). «Никакой политический заговор никогда даже и в мыслях не существовал у финляндцев; в стране не было никакого сепаратистского движения; лояльность финского народа и его преданность царствующей династии никогда и никем не подвергалась сомнению»[879]
, — подтверждал Максим Ковалевский. Откуда такая гармония в отношениях? «В основе их лежало доверие финнов к России, порожденное освободительными действиями Александра I. После присоединения Финляндии к России в 1809 году император завоевал сердца своих новых подданных монаршей присягой… Последователи Александра I уважали его обязательства»[880], — подчеркивал Карл Густав Маннергейм. Именно благородное слово государя рассматривалось как гарантия особых, неформализованных прав.В финских общественно-политических кругах боялись двух вещей. Во-первых, решений монарха, которые урезали или хотя бы формализовали статус Финляндии. А во-вторых, как это ни парадоксально, крайне опасались либерализации в России, что привело бы к правовому или, не дай Бог, конституционному закреплению статуса Финляндии
У последнего российского императора было какое-то особое отношение к Финляндии. Он любил там отдыхать. За годы своего правления он провел в Финляндии 344 дня, почти год. Николай признавался матери, что «только там может расслабиться». Одним из любимых мест его отдыха стал архипелаг Виролахти, где он встречался и с Вильгельмом II, и с королем Швеции Густавом V[882]
. Николай II с уважением и симпатией относился к финнам.Проблемы возникли, когда военное министерство захотело увеличить вооруженные силы Великого княжества, ввести их в состав российской армии и позволить использовать за пределами Финляндии. В связи с этим император предложил в 1899 году изменить процесс принятия законов, представляющих общий для всей империи интерес. В таких вопросах финский сейм, сохранявший средневековую четырехкамерную сословную структуру (рыцарство и дворянство, лютеранское духовенство, представители городов, крестьянство) наделялся не решающим, а совещательным голосом, окончательное же решение оставалось за Государственным советом и царем. Финляндский сенат большинством в один голос согласился на обнародование царского манифеста, но единодушно высказал протест по поводу незаконности новых правил. Сейм согласился даже увеличить численность войск с пяти до 12 тысяч человек и разрешил этим войскам покидать страну, если безопасность княжества не требует их присутствия, но сословия продолжали и продолжали протестовать. Президенты всех сословий, почетные граждане Финляндии добивались аудиенции у Николая II, но он их не принял[883]
.По убеждению Маннергейма, «под давлением русского националистического движения Николай II нарушил императорскую присягу» и вступил на путь угнетения свободолюбивого финского народа. «На переломе столетий это угнетение проявилось в введении противозаконной военной обязанности, русификации учреждений и других насильственных действиях. Следует вспомнить и о том, что Финляндии было запрещено иметь собственные военные силы»[884]
. Действительно, основания для претензий могли быть, целью политики была правовая интеграция Великого княжества в состав Российской империи.Впрочем, подобные попытки, как правило, были обречены на провал. «С Финляндией получился фокус, какого никогда с сотворения мира не было: граждане этой «окраины» пользовались всеми правами русского гражданства на всей территории Империи, а все остальные граждане всей остальной Империи не пользовались всеми правами в Финляндии, — зло писал Иван Солоневич. — В частности, Финляндия запретила въезд евреев по какому бы то ни было поводу»[885]
.