Крушение России. 1917

При всей неясности судьбы Николая II и его супруги после переворота — допускались, полагаю, любые варианты — все сценарии Гучкова предусматривали сохранение монархии и регентство при малолетнем Алексее. Он слишком хорошо представлял себе лидеров Прогрессивного блока, чтобы соглашаться с переходом власти непосредственно к думским деятелям. «Избави Бог образовывать чисто общественный кабинет, — откровенничал он с представителем МИДа в Ставке Базили. — Ничего бы не вышло. Мне казалось, что чувство презрения и гадливости, то чувство злобы, которое все больше нарастало по адресу Верховной власти, все это было бы смыто, разрушено тем, что в качестве носителя верховной власти появится мальчик, по отношению к которому нельзя ничего сказать дурного»[1460]. А дальше — как на картине Нестерова, где делегация Земского собора ярд сводами Ипатьевского монастыря приглашает Михаила Романова на царствие. О составе будущего кабинета Гучков особо не задумывался. «Мы были убеждены, что если бы новая власть составилась из представителей старой бюрократии, то и среди них нашлось бы достаточно морально незапятнанных государственных людей, из которых мог бы быть составлен кабинет, приемлемый для широких общественных кругов». Так, Гучков называл Кривошеина, Сазонова в качестве возможных министров, но отрицал возможность «общественного кабинета»[1461].

Я уверен, что Гучков в своих откровениях поделился только частью планов и явно преуменьшил свои достижения в их реализации. Он ведь вовсе не был настолько наивным, чтобы предполагать, будто горстка офицеров на каком-то полустанке может заставить отречься Российского императора. План (или планы) Гучкова не имели ни малейшего смысла, если бы их не поддержала значимая часть армии или хотя бы часть ее верхушки. Одного приказа из Ставки было бы достаточно, чтобы перечеркнуть результаты любого заговора. Шансы Гучкова напрямую зависели от готовности высших военных поддержать его планы. Прекрасно это понимая, он работал с руководством вооруженных сил страны. Давно работал…

Когда Гучков выздоравливал после отравления, пришла телеграмма поддержки от коллеги по «кружку младотурков», а ныне начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева. С 18 января 1916 года, как зафиксировал биограф, началась регулярная переписка Гучкова с Алексеевым.

Поэт Александр Блок на основании сведений, почерпнутых в ходе работы в Чрезвычайной комиссии Временного правительства по расследованию преступлений старого режима, приходил к выводу: «Гучков надеялся, что армия, за малыми исключениями, встанет на сторону переворота, сопровождаемого террористическим актом (как лейб-кампанцы XVHI века или студент с бомбой), но не стихийного и не анархического, а переворота, подобного заговору декабристов»[1462]. Нельзя сказать, что надежды Гучкова и других заговорщиков сыграть на антицарских настроениях в армейских верхах были совсем уж безосновательными. Они сами уже были в этих верхах. А политические взгляды в военной элите были разные, как и отношение к Николаю II. «Одни, большей частью чины Генерального штаба, были настроены либерально, — подмечал Спиридович. — Они симпатизировали Государственной думе, считали необходимым введение конституции. В их глазах Государь был лишь полковником, не окончившим Академию Генерального штаба и потому непригодным быть Верховным главнокомандующим… Другая часть штабного офицерства и генералитета была предана царю беззаветно, без критики и рассуждений»[1463].

Ключевой фигурой в армии был, несомненно, Михаил Алексеев, которого не без оснований называли «фактическим Верховным главнокомандующим». Николай всецело доверял ему в вопросах управления войсками, часами выслушивая его обстоятельные доклады и, как правило, соглашаясь с предлагавшимися решениями. Внешне Алексеев был абсолютно лоялен. Однако это был скорее тот тихий омут, в котором водились черти.

Даже если бы Алексеев не хотел заниматься политикой, он втягивался в нее самой логикой событий. И его целенаправленно втягивали. Ставка была нервным узлом не только армии, но и всей страны, и она всегда была полна приезжими из столиц. Михаил Лемке, чьи дневники являются одним из самых откровенных источников о внутренней жизни Верховного главнокомандования, фиксировал: «Поливанов, приезжая в Ставку, был у Алексеева, они в хороших отношениях. Да и все министры, приезжая, бывают у нач. штаба; каждому из них, помимо разнообразного дела, хочется увидеть человека, который играет такую большую роль… К нач. штаба обращаются разные высокопоставленные лица с просьбами взять на себя и то, и се, чтобы привести в порядок страну. Например, Родзянко просил его взяться за урегулирование вопроса о перевозке грузов. И постепенно, видя, что положение его крепнет, Алексеев делается смелее и входит в навязываемую ему роль особого министра с громадной компетенцией, но без портфеля»[1464].