Крушение России. 1917

Лемке, который позднее примкнет и к Временному правительству, и вступит в партию большевиков, 12 февраля 1916 года опять заносит в дневник: «Меня ужасно занимает вопрос о зреющем заговоре. Но узнать что-то определенное не удается. По некоторым обмолвкам Пустовойтенка мне начинает казаться, что между Гучковым, Коноваловым, Крымовым и Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор, которому не чужд и Михаил Саввич (Пустовойтенко — В. Н.), а также еще кое-кто»[1479]. В марте Алексеев в беседе с Пустовойтенко и Лемке нарисовал поистине апокалиптическую картину состоянии армии и страны: «Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением… Страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей помощи… С такой армией в ее целом можно только погибать… Россия кончит крахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать»[1480]. Вряд ли это те мысли, которые ожидаешь услышать из уст «фактического Верховного главнокомандующего».

Историк Олег Айрапетов обнаружил в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки интереснейший документ, написанный рукой Алексеева весной-летом 1917 года. Он содержит характеристику некоего «N». N человек пассивных качеств и лишенный энергии. Ему недостает смелости и доверия, чтобы искать достойного человека. Приходится постоянно опасаться, чтобы влияния над ним не захватил кто-либо назойливый и развязный.

Слишком доверяет чужим побуждениям, он не доверяет достаточно своему уму и сердцу.

Притворство и неискренность. Что положило начало этому? Она — неискрен<ость> — развивалась все больше, пока не сделалась господствующей чертой характера.

Ум.

Ему не хватает силы ума, чтобы настойчиво искать правду; твердости, чтобы осуществить свои решения, несмотря на все препятствия, и сгибать волю несогласных. Его доброта вырождается в слабость, и она принуждает прибегать к хитрости и лукавству, чтобы приводить в исполнение свои намерения. Ему б<ыть> м<ожет>, вообще не хватает глубокого чувства и способности к продолжительным привязанностям. Боязнь воли. Несчастная привычка держаться настороже. Атрофия воли.

Воля покоряет у него все.

Умение владеть собою, командовать своими настроениями.

Искусство властвовать над людьми.

Чувствительное сердце.

У него было слабо то, что делает человека ярким и сильным.

В его поступках не было логики, которая всегда проникает [в] поступки цельного человека.

Жертва постоянных колебаний и не покидавшей его нерешительности.

Скрытность, лицемерие. Люди, хорошо его знающие, боятся ему довериться.

Беспорывистость духа. Он был лишен и характера и настоящего темперамента. Он не был натурой творческой. Выдумка туго вынашивалась у него.

Душевные силы охотно устремлялись на мелкое. Он не был способен от мелкого подняться к великому. Не умел отдаться целиком, без оглядки какому-нибудь чувству. Не было такой идеи, не было такого ощущения, которые владели бы им когда-нибудь всецело.

Вместо упорного характера — самолюбие, вместо воли — упрямство, вместо честолюбия — тщеславие и зависть. Любил лесть, помнил зло и обиды.

Как у всех некрупных людей, у него было особого рода самолюбие, какое-то неспокойное, насторожившееся. Его задевал всякий пустяк. Ему наносила раны всякая обида, и нелегко заживали эти раны.

Эгоизм вырабатывает недоверие; презрение и ненависть к людям, презрительность и завистливость.

Была ли горячая любовь к родине?

Началась полоса поражений, а за нею пришел финансовый крах. Становилось ясно, что не только потерпело банкротство данное правительство, но что разлагается само государство… Тем бесспорно, что обычными средствами помочь нельзя.

Полагаю, Алексеев уже собирал аргументы в оправдание своей роли в свержении Николая II.