Крушение России. 1917

«По словам Рузского, Государь при встрече сохранял свое всегдашнее спокойствие и пригласил его к обеду. Государь задавал обычные вопросы о положении Северного фронта, о событиях в Петрограде. О пути своем до Вишеры и о повороте на Псков Его Величество лишь кратко рассказал в момент встречи, выслушав рапорт, и сказал, что надеется, наконец, узнать точно от Родзянко, который вызван в Псков, ибо положение настолько серьезно, что он выехал из Ставки, чтобы быть ближе к месту, где разыгрываются события, и иметь возможность лично говорить с нужными людьми и выиграть время. После этого Рузский испросил аудиенцию для важного доклада по поручению Алексеева об общем положении вещей еще до приезда Родзянко, и Государь назначил ему время около девяти часов вечера»[2178]. Немного иначе главкосев опишет этот эпизод Андрею Владимировичу: «На мой вопрос, получил ли Государь мою телеграмму об ответственном министерстве, Государь ответил, что получил и ждет сюда Родзянко, что меня очень обрадовало, и мы могли бы знать, что делается в столице, после чего был приглашен к обеду»[2179].

«Обед, хотя и короткий, тянулся мучительно долго, — вспоминал Мордвинов. — Моим соседом был Данилов, и я с ним не сказал ни одного слова. Остальным тоже было, видимо, не по себе. Государь спокойно поддерживал разговор с Рузским и графом Фредериксом, сидевшим рядом с Его Величеством»[2180].

После обеда Рузский ушел в свой поезд, чтобы собрать бумаги к докладу и принять донесения с вверенного ему фронта. В тот момент стало ясно, что Родзянко не приедет. Около десяти вечера Рузский вернулся в императорский поезд. Человек, не имевший ни малейшего политического опыта, принимал на себя ответственность за будущее России.

По его словам, там он встретил Воейкова, которого просил доложить царю о своем прибытии. Дворцовый комендант вместо этого якобы заставил Рузского полчаса прождать в коридоре, поскольку был занят развешиванием картинок в своем купе (по некоторым мемуарам, Воейков только и делал все эти дни, что вешал картинки. Сколько их у него было?). Только после грозного замечания о фатальности надвигающихся событий побледневший Воейков отравился к Николаю, и Рузский был принят.

Воейков припоминал этот момент по-другому: «В ожидании приема Его Величеством генерал Рузский обратился ко мне в салон-вагоне поезда в присутствии дежурного флигель-адъютанта герцога Лейхтенбергского со словами: «Вот что вы наделали… вся ваша распутинская клика… до чего вы теперь довели Россию». Я счел совершенно неуместным в императорском поезде объясняться с человеком, обвинявшим меня в каких-то отношениях с Распутиным, зная доподлинно, что генерал Рузский, будучи по болезни уволен с поста главнокомандующего Северо-Западным фронтом, сыпал с Кавказа (где лечился) телеграмму за телеграммой тому же Распутину, прося его молитв о возвращении его на этот фронт… Вскоре генерал Рузский был принят Государем»[2181]. О дальнейшем известно только со слов Рузского, единственного — помимо императора — свидетеля разговора.

Есть разные психологические типы лидеров. Одних смертельная опасность возбуждает, заставляет идти на риск. Такими были, скажем, Керенский или Ленин. Для других характерна растерянность перед роком. Николая отмечала мистическая покорность судьбе. «Государь был спокоен и внимательно слушал доклад генерала, который начал, сказав, что ему известно из настоящих событий только то, что сообщено за эти три дня из Ставки и от Родзянко. Затем он доложил, что ему трудно говорить, доклад выходит за пределы его компетенции и он опасается, что Государь, может быть, не имеет к нему достаточно доверия, так как привык слушать мнения генерала Алексеева, с коим он, Рузский, в важных вопросах часто не сходится… Государь прервал генерала и предложил ему высказываться со всей откровенностью.

Тогда Рузский стал с жаром доказывать Государю необходимость немедленного образования ответственного перед палатами министерства. Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения… Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, «подав с кабинетом в отставку».

— Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, — сказал Государь, — будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность.