Крушение великой империи. Дочь посла Великобритании о революционной России

У меня сохранилось смутное воспоминание о большом количестве людей в форме, о нагруженных багажом носильщиках, о ярком электрическом свете, о гуле голосов – об атмосфере, которая ничем не походила на то, что я до сих пор видела.

Мы очутились в большой гостиной, где нам предложили обед за круглым столом. Там же находилась другая комната, устроенная как спальня и ванная. Умывшись и приодевшись, мы сели за хорошо накрытый стол, и маленький желтолицый татарин, с совершенно выбритой головой, стал обходить нас с блюдами замечательных закусок, тарелками дымящегося борща и расстегаев с рыбой.

После двухчасовой стоянки на границе мы заняли места в новом поезде, где нам уже были приготовлены на ночь постели, и очень скоро заснули. Раза два я просыпалась ночью и слышала гул голосов, говоривших на непонятном языке, и, выглянув через занавеску, видела, что поезд стоял на какой-нибудь освещенной станции и что мимо вагона проходили неясные фигуры в толстых шубах и высоких сапогах. Потом резко звенел звонок, и поезд снова двигался в темноту. Как только забрезжил свет, я подняла штору в надежде увидеть какую-нибудь иную страну. Но мы проезжали через такой же ландшафт, как и накануне: плоские поля, сосновые и березовые леса, грязные дороги, вившиеся по бесконечным равнинам, с тою лишь разницей, что здесь кое-где уже виднелся снег, населения было гораздо меньше, меньше обработанных полей и домиков и заметно было отсутствие благоустроенных ферм.

К десяти часам утра мы проехали Гатчино, вскоре показались первые дома Санкт-Петербурга, и почти что сейчас же мы очутились на Варшавском вокзале, который, по русскому обыкновению, находился вдали от центра города.

Опять у меня сохранилось смутное воспоминание о большой толпе людей в форме, других в толстых шубах с меховыми воротниками, о красной полоске постланного на перроне ковра, о новых знакомствах, приветствиях и цветах. Раздавалась французская и английская речь. Люди смотрели на нас с любопытством. Наконец, за нами закрылись дверцы кареты, запряженной парой лошадей с длинными хвостами, с толстым кучером в синем армяке на козлах.

В тот день Петербург показался мне огромным. Широкие улицы, покрытые грязным, оттаявшим снегом, дома, стоявшие рядами, словно ища защиты друг у друга, переполненные трамваи с резкими звонками, люди, спешащие куда-то, закутанные в шубы. Потом, по мере приближения к лучшей части города, улицы стали шире, в окружающем сером тоне мелькнуло несколько ярких пятен, собор с голубым куполом, усеянным золотыми звездами, большой красивый дворец, кареты и кучера в фетровых шляпах с яркими поясами, городовые в шинелях, отделанных черным барашком, большое желтое здание с бледно-зеленой крышей, золотой шпиль крепости, блестевший на солнце, громадный мост, перекинутый через широкую реку. И на углу площади, на которой всегда ветрено, большой красный дом английского посольства, в тот день казавшийся неприветливым и немного мрачным, но который позднее я полюбила так, как не любила ни один дом, в котором мы жили.

В то время английское посольство помещалось в доме графа Салтыкова, половина которого снималась английским правительством внаем. В другой же половине жила семья графов Салтыковых. Это было громадное здание, построенное Екатериной Великой для ее фаворита графа Салтыкова, просторное и очень удобное, хотя и не щеголявшее внешней красотой. От входа длинная лестница вела в первый этаж. В первом этаже слева находилась канцелярия посольства, а справа – спальни, интимные гостиные и ванная. Во втором этаже был кабинет моего отца, три официальных гостиных, бальная зала и большая и малая столовые.

Все окна посольства выходили либо на Суворовскую площадь, либо на Неву; окна же коридора выходили во двор, заваленный штабелями дров, на который выходили также конюшни, прачечная и комнаты для прислуги.

У состоятельных русских всегда бесконечное количество прислуги, и наш дом в этом отношении не составлял исключения, так как, кроме английского метрдотеля и лакеев и наших личных камеристок, в посольстве имелся еще итальянский повар, при котором состояло два или три помощника, две горничных, две девушки на кухне, прачки и бесчисленное количество мужиков в ярких рубашках и высоких смазных сапогах, которые чистили ковры, мыли окна, топили печи, мыли посуду и таскали дрова со двора в наши комнаты.