Читаем Круть полностью

– Не беспокойтесь. Я им такой сценарий пишу, что автоматически встретятся на маршруте.

Тоня покачала головой.

– А вдруг у них любовь случится?

– Не думаю. Хотя может присутствовать, конечно. В патологическом смысле. Нам важно, чтобы ими был пережит целостный рептильный опыт. По моей теории это может позитивно изменить поведенческие установки.

– Ладно, – сказала Тоня. – Если меня спросят, нобелевка ваша. Когда начнете?

– Да прямо в понедельник, Антонина Надеждовна.

* * *

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/17

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Петух в отказе Кукер

Петушатник возвышался над хатой, как сады Семирамиды над ночным Вавилоном – зловеще и кощунственно.

Цветы в глиняных горшках, пластмассовые бюсты героев Добросуда (переделанные в пристанища духов – вертикальный пропил на лбу, жир и охра вокруг), старинные бумажные книги, портреты карбоновых писателей и полководцев, стеклянные бутылки с вложенными пожеланиями вечности (реальные малявы от братвы с обещанием скинуться общаком пернатому на банку) и еще множество трудноидентифицируемых, но красиво переливающихся в полутьме предметов – все это превращало трехуровневые нары в подобие огромного иконостаса, нерукотворно мерцающего в красном свете коптилок.

В центре петушатника, в открытых царских вратах, на украшенной золоченными перьями шконке сидел на трех одеялах главпетух Кукер.

Хату натопили так жарко, что он был гол по пояс – и соседи по камере могли видеть наколки, украшающие впалую грудь. Их было много, но ярче всего выделялись петух на церковном кресте и породистый профиль древнего аристократа с подписью «ИБУНИН».

Такую татуху носили многие козырные петухи, и любой подкованный арестант обязан был объяснить ее смысл без запинки, а то и прочесть само стихотворение Ибунина про поющего с креста пернатого:

Поет о том, что мы живем,Что мы умрем, что день за днеИдут года, текут века —Вот как река, как облака.Поет о том, что все обман,Что лишь на миг судьбою данИ отчий дом, и милый друг,И круг детей, и внуков круг…

Под петухом краснело огромное слово:

SIN

А еще ниже – видимо, перевод или комментарий:

СИН ПОБЕДИШИ

На шее Кукера была выколота книга с ветряком на обложке и надписью «ВООК». Конвой к такой татухе докопаться не мог: книга и книга. А вот ниже, в зоне, которую обычно скрывала одежда, помещалась красная расшифровка – чтобы братва не принимала верхнюю часть надписи за призыв к англоязычному чтению:

В ОТКАЗЕ ОТ КРУТИЛОВА

Высокий гребень волос с вплетенной проволокой и петушиными перьями поднимался над черепом Кукера как плюмаж над греческим шлемом.

У стен хаты сидел неоперившийся блатняк – бритые, татуированные и закачанные в многослойную мышечную броню мокрушники. Они смотрели в пространство, стараясь лишний раз не встречаться с Кукером взглядом. Но опускать глаза в пол тоже не стоило – петуху мерещилось в этом свидетельство нечистой совести, если не прямого стукачества куме.

Как всегда с утра в понедельник, Кукер держал базар.

– Петушиное погоняло – вещь особая. Оно по ветру должно прилететь. С неба упасть. Все петухи в курсе. Вот вы, сявки, знаете, как мое имя?

– Кукер, – сказал кто-то.

– Вы Кукером меня по-свойски зовете. А мое петушиное имя – Син. Теперь вопрос – почему меня Сином зовут?

– По колам.

– Чего по колам?

– Ну, это, на пузе у тебя выколото, – ответил браток. – «Грех» по-английски. Имя самое петушиное.

– Дурила ты, – усмехнулся Кукер. – Какой грех? Дураки базарят, что петухи поднялись недавно. В позднем карбоне или около того. И раньше нас якобы в жопу долбили. Не слушайте. Это с кумчасти ветер дует. Историю специально так искажают, чтобы от традиции нас оторвать. У петухов долгое и славное прошлое. Много столетий мы служили китайским императорам. Были телохранителями и мастерами боевых искусств. Я вам сейчас докажу. И объясню заодно, как петухом стал и почему у меня такое имя.

Кукер уперся руками в колени и обвел братву взглядом.

– Случилось это на Саратовской крытой. Был я тогда просто бродягой. Чуял перья, конечно – но сомневался. А потом наш главпетух, Костя Цезарь, который на шпорах меня учил чикаться, рассказал нам одну китайскую притчу. Сейчас я вам ее зачитаю.

Кукер поднял со шконки потрепанную книгу, раскрыл ее на закладке и прочел:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза