Круть

– Министр ветрогенезиса в такие вопросы входит?

– Он еще как входит, – сказала Тоня выразительно. – Именно в такие. На кого, по-вашему, мы майним? Тут как раз других посвящать не стоит. Только напрямую.

– Ну так пишите рапорт.

– Какой еще рапорт, – вздохнула Тоня. – Я сейчас по правительственной спецсвязи попробую. С тегом «отказ от крутилова». На такие запросы он трубку сразу берет.

– Какую трубку?

– У них там в раю у всех трубки. Симуляция такая. Три телефона для связи. Отец, Сын и Дух. Как у Михалковых-Ашкеназов когда-то. Ну, баночная традиция.

– Я ни слова не понял, – сказал Сердюков.

– И ваше счастье.

– Вы по телефону с ним общаться собираетесь?

– Я – по импланту. По спецканалу. Это Курпатову в симуляции будет казаться, что он со мной по телефону говорит. Помолчите минуту. Я уже в системе.

Она налила стакан воды из графина, выпила, откинулась на спинку стула и замерла.

Я немедленно переключился на Сердюкова – наблюдение во время переговоров могла засечь система безопасности. Все-таки сердобольский министр и баночный генерал. Спокойней было следить с другой точки.

Сердобольская спецсвязь через имплант «TH INC», думал Сердюков. Как говорил Витгенштейн, строго проведенный трансгуманизм совпадает с чистым сердоболизмом и обратно. Ну не говорил, хорошо. Сказал бы, если бы дожил до банки. Хотя бы для того, чтобы эту банку заслужить.

Мысли Сердюкова, совершенно для меня бесполезные, казались прозрачными как воздух в ясное утро. Может, дело было именно в их бесполезности? Омнилинк даже разобрал фамилию – но смотреть, кто этот Витгенштейн, я не стал. Наверно, какой-то сердобольский философ.

Майор Тоня, похоже, уже говорила с начальством – и беседа складывалась удачно. Тоня расслабилась, вся как-то размягчилась, а потом ее лицо поочередно выразило мольбу, испуг (но радостный) и самое настоящее счастье.

Минуту или две она лучилась как новогодняя елка, а затем из-под ее закрытых век потекли слезы – и катились по щекам так долго, что Сердюков задался вопросом, не специально ли она пила перед разговором воду. Когда слезы иссякли, Тоня сделала несколько гримас, возвращая себе контроль над мышцами лица, и открыла глаза.

Сердюков галантно подал ей бумажную салфетку.

– Благодарствуйте, – сказала Тоня и промокнула лицо.

– Пообщались?

– С самим, – кивнула Тоня. – С министром ветрогенезиса.

– И что он сказал?

– Дал добро. Велел только, чтобы информация за пределы колонии не выходила.

– Да как же этих петухов удержишь, – засмеялся Сердюков. – Они с первым этапом своим расскажут.

– Курпатову их малявы по барабану. Главное, чтобы официальных сводок не было. Молчите в тряпочку.

– Именно в тряпочку? – поднял бровь Сердюков.

– Именно, – сказала майор Тоня. – Я вам выдам служебную. Мы все в такие молчим.

– Ох, Тоня. Не всегда понимаю, когда вы шутите, а когда всерьез…

– Жизнь такая, Дронослав Маринович, – улыбнулась Тоня. – Скажу по секрету, что начальству идея понравилась. Если получится – распространят опыт на весь Дальний Восток. Как бы Кукера от нас в институт Лукина не забрали.

* * *

Над столом Ломаса мерцала панорама ветроколонии номер семьдесят два имени Кая и Герды – вид с птичьего полета на велодром. Картинка постоянно обновлялась, и мы видели именно то, что происходило в Сибири.

Мы даже слышали то же самое. Из репродукторов над колонией гремел задорный девичий хор:

– Товарин, крути работу —
То-то!
Работу смотри не брось —
Мы армия Дон Кихотов,
Мы крутим земную ось!

Действительно, крутили все.

Если бы я не знал, на что гляжу, у меня осталось бы ощущение веселого спортивного праздника. Я даже решил бы, что передо мной та самая армия дон кихотов, о которой пел репродуктор. Она делилась на два фланга – мужской и женский – и штурмовала две высоченные ветряные мельницы.

Но мне было известно, почему велосипеды неподвижны. Я понимал, отчего винты ветровышек повернуты под разными углами (на мужской половине уже выставлен был угол Кукера). Больше того, я знал, зачем у дверей в редукторные будки стоят улан-баторы в полной боевой экипировке.

Во многой мудрости много печали, да.

– Есть новости, – сказал Ломас.

– Хорошие или плохие?

– Пока непонятно.

Проекция над столом изменилась. Теперь я видел реку, текущую среди тайги. Это была даже не река, а речушка. По сибирским меркам.

– Это Вонючка. Возникла из промышленных стоков, сейчас стала гораздо чище, но название сохранилось. Раньше протекала точно через то место, где мемориал Лукина и ветроколония номер семьдесят два. Поэтому перед строительством генерал Курпатов распорядился убрать ее в подземные трубы, что и было сделано.

– Убирать реку в трубы? Чтобы построить ветроколонию? А разве не дешевле построить ветроколонию чуть в стороне?

– Дешевле, – кивнул Ломас. – Но подрядов было бы меньше. Откатов тоже. Вы что, не знаете, кто такой Курпатов?

– Министр ветрогенезиса? Ага, понял вас…