Круть (с разделением на главы)

Моя русофобочка, приди ко мне!
Отбудешь пятёрочку на Колыме…

В родной культуре есть все необходимые инструменты, надо только как следует поискать. Но для этого нам нужна взвешенная культурная политика. Продвигать надо правильное и нужное нам искусство. Здоровое. Я об этом отдельно напишу, но не здесь, а куда надо.

Ну а не придёшь, Ры, так найдутся в вечности другие бабы. И другие тёлки тоже.

À propos. Расскажу теперь про Граммату — ты, милая читательница, наконец дождалась. Но для этой по-настоящему огромной, пахнущей весенним дождём и тёплым молоком темы понадобится целая отдельная глава…»

12

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/60

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Капитан Сердюков

Сердюков прочитал запрещённую главу два раза подряд, и мне пришлось сделать то же самое. Понял я, конечно, не всё — слишком много времени прошло с тех легендарных дней. Но аромат грозной эпохи я ощутил вполне.

Я не стал вызывать справку. Мне страшно не хотелось туда лезть. Да и необходимости не было. Недопонимание местного колорита делает древние документы — от египетских папирусов до карбоновых летописей — даже более глубокими и аутентичными.

К тому же вместе со мной этот текст читал Ломас, ещё несколько специалистов из нашего отдела и пара корпоративных алгоритмов.

Можно было не волноваться — каждое слово проанализировано, взвешено и поставлено на нужную полочку. И если разгадка где-то здесь, её обнаружат за пару секунд.

Меня больше занимали уникальные ощущения и восприятия, связанные с опытом: прикосновение пальцев Сердюкова к желтоватой вековой бумаге, нечёткие отпечатки букв… В сущности, это ведь было самое стабильное из сакральных русских переживаний — читать, впитывать, глотать запрещённые слова.

Рассказ, конечно, был грустный. Курпатов сказал, что художник национального масштаба не должен проявлять метафизическую слабость. Теперь я понимал, о чём он.

Глупо отливать бронзовые фигуры из несовершенных людей, а потом вымарывать из их следа всё живое. Человек по своей природе — существо жалкое и глупое. Любить его приходится именно таким.

Если поглядеть на этот текст с моральных высот нашей зелёной эры, Шарабан-Мухлюева резала его собственная бритва. Ну кто он такой, чтобы предъявлять моральные претензии людям, пытавшимся выжить в неумолимом мире? А пугать пожилых фем загробным воздаянием (особенно когда сам не особо в него веришь) — это уже не дно, а какая-то сверхглубокая скважина.

Я даже не говорю про его агрессивный ню-перформанс с твёрдым знаком на конце.

Да ещё пистолет в руке. Бедные зрительницы вполне могли решить, что они уже в аду. Не в этом ли и состоял расчёт классика?

Но самым поразительным было другое. Именно ненависть к древнему политтехнологу привела к тому, что Шарабан-Мухлюев перепутал слово безопасности. Что бы писатель ни говорил, вспоминал он этого персонажа с неприязнью.

А ненависть — хотя бы просто в мыслях — поражает не того, на кого направлена, а всех вокруг. И в первую очередь тех, кого ненавистник любит, даже по-собачьи. Вот это я извлёк для себя в качестве главного урока.

Допускаю, что сам карбоновый классик свалил бы вину на политтехнолога. Всё зависит от диспозиции. Кому-то нужны враги и виновные, у них работа такая. Но писатель должен определиться, кто он — инженер человеческих душ или их прокурор.

Разница тут большая. Инженер человеческих душ — это человек, способный понять, что никого, кроме потерпевших, на нашей планете нет.

Каждый человек в чём-то прав, а в чём-то ошибается. Вот я, Маркус Зоргенфрей — следователь человеческих душ, уже изрядно в них разуверившийся. Что должен сделать их инженер? Помочь мне снова полюбить людей. Художник должен показать мне противоречивую глубину человеческого сердца, в котором прячется Бог. А судить не его дело. Желающих посадить ближнего на бутылку — морально или физически — в мире полно и так.

Мы все, даже долгоживущие баночники, даже богачи, даже юные красавицы и красавцы — сидим в зиндане и ждём исполнения приговора. И Шарабан-Мухлюев вроде бы это видит. Но только под водочку и только по касательной. А писателю надо понимать такое отчётливо и всегда. Если не вынуть голову из тисков ненависти, зависти и злобы, художник уже мёртв, даже если его мозг ещё пузырится в банке.

Правильно сделали, что запретили эту главу.