Крутая волна

К этому времени вернулся на корабль и Карев, распек младшего боцмана за то, что тот попортил замок в кладовке, и, как всегда, начал подгонять матросов, занятых приборкой верхней палубы. Потом, как и полагается, доложил об окончании приборки и вместе со всеми пошел обедать. Попросил себе вторую порцию щей:

— Ночесь у кума был, выпили маленько, дак башка. до сих пор трещит. А штишки, они на похмелье как раз.

Вид у Карева был действительно помятый, и это никого не удивило: боцман иногда любил крепко заложить.

Тем временем Колчанов, вернувшись после обеда в свою каюту, обнаружил на полу записку. На сложенном вчетверо листке почтовой бумаги была написана всего одна фраза: «Надеюсь, у Вас хватит благоразумия хотя бы молчать». Колчанов уже догался, кто это писал, но все-таки поднялся на мостик и по вахтенному журналу сличил почерк. Так и есть — Сумин.

«Но как записка попала в каюту?», Тут-то и выяснилось, что, кроме представителя Военно — революционного комитета и боцмана Карева, никто с берега на корабль сегодня не приходил.

Нарушив святость послеобеденного, «адмиральского» часа, боцмана срочно вызвали к дежурному по кораблю по поводу взлома кладовой в форпике. Пока он объяснялся с дежурным, обыскали его каюту. В рундуке за окованным железом сундуком и нашли мину.

После недолгих запирательств Карев признался, что мину ему дал мичман, с которым они встретились, ночью.

— Вот тогда мичман и передали мне записку и эту штуку. Записку я, как и велено было, в дверь старшему артиллеристу подсунул, а эту штуку не сумел положить куда надо — погреба-то нонче не вскрывались.

— Где вы расстались с Суминым?

— А я их до дому довел, оне сами попросили проводить, потому как теперь на улице пошаливают и одному ходить боязно.

— Куда ты его проводил?

— Да тут недалечко. Как на первую линию повернешь, дак четвертый дом налево. Адреса я не знаю, а по памяти доведу.

— Номер квартиры не помнишь?

— А не довел я его до квартиры-то, только до подъезду. Там еще, в двери-то, левое верхнее стекло разбитое, дак фанеркой заделано. Вот только это я и запомнил, а номер дома не приметил. А потом я к куму пошел, с ним и подгуляли маленько, вот и опоздал я. Кум-то у меня что те лошадь пьет, не устоял я супроть его…

— Ладно, про кума как-нибудь в другой раз расскажешь, — оборвал боцмана Заикин. И когда Карева увели, сказал задумчиво: —Да, завоевать власть — мало, надо ее еще удержать, прав товарищ Ленин.

КНИГА ВТОРАЯ

Глава первая

1

В войну вести доходили раньше, чем в обычное время, потому как развозили их по самым отдаленным углам России не почтовые чиновники, а сам народ, войною же и оторванный от своих мест, ею же, проклятой, расшвырянный по земле, исклеванной снарядами и пулями, исцарапанной окопами и траншеями, обильно политой потом и кровью российских солдат, умиравших за царя- батюшку и отечество.

И все-таки до Шумовки слишком поздно докатилось, будто царя — батюшку и вовсе скинули, а Временное правительство не удержалось. Принес эту весть обезножевший на войне мужик Ульяны Шумовой. Он толок, как пестиком, своей деревянной ногой размятую набежавшими бабами грязь перед осевшей завалиной и рассказывал:

— Царя-то Ляксандра теперича нет, дак. А какой будет — незнамо, можа, и вовсе не будет. Временно-то правительство тоже сковырнули.

— А как же без власти-то?

— Дак, можа, и без ее проживем? Жили же…

Что верно, то верно — царь в глазах шумов — ских жителей не был властью, а лишь идолом, иконой, которая безвредно пылится на божнице и пить — есть не просит. Может, только одному деду Ефиму и нужен был другой, хороший, царь, а остальным ни к чему: «люба царска рука до нас коротка, не дотянется».

Зато в столице потеря этой власти для одних была полнейшим крахом, для других — радостью, для третьих — началом времен смутных и непонятных, таящих в себе жуткую неизвестность. Кроме большевистской, все политические партии с программами и без программ, группировки и группочки, растерянно искавшие доселе свое кредо, обыватели, трясущиеся за свое не столь уж значительное состояние, вдруг объединились в озлоблении против почуявшего свободу простого люда.

И мичман Сумин был лишь маленьким звеном в огромной цепи контрреволюционного заговора против Советской власти. Войска Керенского, продвигаясь к Петрограду, захватили Царское Село. Захват Царскосельской радиостанции позволил Керенскому передать ряд воззваний и приказов с призывом присоединиться к частям, верным Временному правительству. «Комитет спасения родины и революции» перепечатал эти воззвания и распространил их не только в Петрограде, но я под Пулковом, Красным Селом и Колпином. В столице контрреволюция опять подняла голову, начала готовиться к выступлению. Царское Село обнадеживало, туда все прибывали и прибывали казаки, артиллерия, подошел даже бронепоезд.