Крутая волна

— Я, вашскородь, ничего этого не понимаю. Мне бы германца поскорее отвоевать да и домой в деревню.

Поликарпов умолк, потом опять вкрадчиво сказал:

— Однако, пока ты здесь, можешь на меня рассчитывать. Если что надо, обращайся без стеснения.

— Лестно мне это, вашскородь, — тихо поблагодарил Гордей, стараясь придать голосу как можно больше искренности. — Только зачем вас беспокоить?

— Что ты? Какое беспокойство? Всегда буду рад.

Они подошли к трапу, и Гордей пропустил офицера вперед. Сдав увольнительный жетон, Гордей пошел в кубрик. Возле второй трубы его ждал Заикин.

— Ну как, хорошо погулял? — _; громко спросил он и шепотом добавил: — Принес?

— Все в порядке, повеселился на ять! — тоже громко ответил Гордей.

— Везет же людям! — И тихо: — Через десять минут после отбоя — в гальюне.

Гордей прошел в свой кубрик, там уже все спали, только дневальный матрос Берендеев и тоже, вернувшийся с берега Мамин сидели на рундуке и жевали- пряники, запивая их водой из одной кружки. Гордей тихо пробрался в угол, разделся и лег в свою койку.

Его сразу же потянуло в сон, накануне он опять стоял ночную вахту. Чтобы не уснуть, он щипал себя за уши и шевелил пальцами ног.

Наконец пробили склянки. Выждав еще минут семь, Гордей вывалился из койки и, сунув ноги в ботинки, побрел к трапу. Берендеев сердито спросил:

— Что сразу‑то не сходил?

— Позабыл.

Заикин уже ждал его., — Где? — спросил он, косясь на дверь.

— В ботинках. Под стельками.

— Давай сюда оба. Бери мои, завтра разменяемся.

Нога у Заикина оказалась меньше размера на два. Гордей едва влез в его ботинки, и, пока шел до кубрика, пальцы занемели.

Берендеев все еще жевал, Мамин уже спал широко разинув рот, как будто что‑то кричал беззвучно.

Глава шестая

1

Дул холодный осенний ветер, он тонко завывал в снастях, хлопал полотном обвеса, от него невозможно было укрыться, казалось, что он дует со всех сторон. Вахтенный сигнальщик, зажав в зубах ленточки бескозырки, просматривал в бинокль горизонт и приплясывал, чтобы согреться. Старший лейтенант Колчанов, укрывшись за штурманской рубкой, пытался «закурить, но спички все время гасли. Наконец ему удалось прикурить, он зажал огонек папиросы в пригоршне и стал торопливо потягивать из мундштука дым. Курить ему не хотелось, но делать все равно было нечего, да и создавалась иллюзия, что с папиросой все‑таки теплее.

Отсюда, из‑за рубки, была видна только часть стоявшего лагом «Самсона». Она была пустынна, ветер разогнал людей по кубрикам и трюмам, только изредка пробежит в корму рассыльный матрос или выглянет из‑за надстройки вахтенный. Поэтому Колчанов удивился, заметив, что трюмный машинист с «Самсона» старослужащий матрос Гулькин, выскочив на палубу в одной форменке, начинает торопливо сворачивать козью ножку. В такую погоду матросы обычно курят в гальюнах, под верхней палубой. В крайнем случае, на баке. А тут курить вообще не положено. Уж кому — кому, а Гулькину это должно быть известно. Вот он свернул длинную, трубой, цигарку, сунул ее в темные свои усы и оглянулся. Потом крикнул кому‑то:

— Эй, земляк, огоньку не одолжишь?

Откуда‑то вынырнул кочегар Заикин, подошел к фальшборту и протянул Гулькину кисет:

— Прикуривай, да побыстрей, а то холодно.

Гулькин развернул кисет, извлек бумагу.

— Заодно и бумажки одолжи. Поиздержался.

— Бери, Гулькин сунул бумагу за пазуху и, свернув кисет, возвратил его Заикину.

— Вот спасибо, выручил.

Они быстро разошлись. Колчанову показалось странным, что Гулькин прикуривать так и не стал, хотя просил огоньку. И почему он так воровато оглянулся, когда засовывал бумагу за пазуху? И почему именно за пазуху?

Вдруг Колчанова пронзила догадка: а не тот ли самый листок передал Заикин? Утром, осматривая у кормового плутонга кранцы, в которых хранился боезапас для первых выстрелов, Колчанов заметил, что смазка на одном из снарядов стерлась. Решив проверить, нет ли ржавчины, он вынул снаряд из гнезда и нашел под ним листовку. Хорошо, что в это время рядом никого не оказалось, и Колчанов незаметно положил листовку в карман. Придя к себе в каюту, он внимательно прочел ее и задумался: что с ней делать?

Если все это предать огласке и назначить расследование, поднимется скандал. Он не допускал мысли о том, чтобы кто‑нибудь из расчета кормового плутонга отважился хранить листовку в кранце. Все знают, что кранцы ежедневно проверяются. Скорее всего, листовку подложили в расчете именно на это. Но кто сунул ее сюда? Если листовку подложил человек даже из другой боевой части и его найдут, старшему лейтенанту Колчанову все равно не миновать неприятностей — листовку‑то нашли в его подразделении. А не лучше ли о ней во избежание возможных неприятностей умолчать? И Колчанов сжег ее тут же, у себя в каюте, тщательно перемешал пепел окурком папиросы и вытряхнул пепельницу за борт.