Крутая волна

— В кость угодило, вот тут. Как бы ногу не отняли. Куда я тогда без ноги‑то?

— Давеча барин тут смотрел тебя, — сказал старик. — Рану почистил. Ты‑то без памяти был, не слыхал, а барин говорил, что ногу резать не станет, целая останется.

— А он что, доктор, твой барин?

— Как раз по этому делу и есть профессор. Хирург.

— Вот видишь, как тебе повезло! Мы еще с тобой попляшем, — успокоил Гордей Дроздова. — В госпиталь тебе надо.

— Барышня не велели — с трогать его, — опять пояснил старик. — Пусть здесь полежит, пока оклемается.

— А хозяева не возражают?

— Барышня все равно не отпустят.

— Это ее комната?

— Нет, это для прислуги, я тут и живу. Барышня хотели в свою комнату поместить, да отец ее не дали.

— А девчонка‑то, видать, молодец!

— Они ласковые, — подтвердил старик. — С нами вот, со мной да с Евлампией — прислуга еще есть, — тоже очень обходительные! Мамаша ее — строга, но она и уговорила барина оставить матроса тут, пока не выздоровеет.

— Придется, наверное, оставить тебя и в самом деле тут, раз профессор велел, — сказал Шумов. — Не возражаешь?

— Дак ведь возражай не возражай, а лежать придется. Революцию‑то сделали?

— Сделали, — ответил Гордей, прислушиваясь к доносившейся откуда‑то музыке.

— Жалко, что без меня.

Вошла Ирина, строго сказала:

— Ему нельзя много разговаривать. Пойдемте обедать, я вас познакомлю с папой и с мамой.

Шумов и Клямин отказались, но девушка стала настаивать и в конце концов уговорила Гордея пойти, а Клямин все‑таки не согласился:

— Вы идите, а я тут тихонько посижу.

— Идемте. — Ирина взяла Гордея за руку и потащила из комнаты. — Я вас сейчас представлю всем нашим. Вас как зовут?

— Гордеем. Гордей Шумов.

— Хорошее имя. Гордое.

Они миновали просторный холл и через стеклянную дверь вошли в круглый зал, уставленный мягкой мебелью, сверкающий зеркалами, огромной люстрой, бра и подсвечниками. В углу стоял рояль, за ним сидела девушка в сером платье, играла что‑то грустное, четверо молодых людей— один в форме гардемарина Морского корпуса, а трое в форме студентов Горного института— стояли возле рояля, еще двое сидели в креслах, курили.

— Внимание, внимание! — сказала Ирина, все еще державшая Гордея за руку. Девушка за роялем перестала играть, и все обернулись к Гордею, — Вот это и есть командир тех матросов, которые вчера стреляли. Гордей Шумов.

Все молча поклонились, а гардемарин подошел к Гордею, нехотя протянул руку:

— Павел.

— Это мой брат, — пояснила Ирина. — А это его друзья.

Гордей пожал протянутую руку, гардемарин вздрогнул, выдернул руку и, растопырив пальцы, удивленно посмотрел на них:

— Однако!

Стали подходить и студенты, даже те двое, курившие в креслах, встали. Зеркала размножали людей, теперь казалось, что гостиная набита ими до отказа.

Потом за рояль сел студент, назвавшийся Игорем, начал играть, и все опять двинулись к роялю. Студент торопливо хватал длинными пальцами клавиши рояля и вытаскивал из него какие- то резкие, режущие слух звуки. Все начали подпевать, только Павел молчал. Он беззастенчиво разглядывал Гордея с головы до ног, в его взгляде было больше иронии, чем любопытства. Тем временем Ирина куда‑то вышла. Гордей окончательно смутился под взглядом гардемарина и растерянно пробормотал:

— Это сестра ваша настояла, чтобы я пришел.

— А вы, значит, не хотели? Отчего же? — усмехнулся Павёл. Эта откровенная усмешка обидела Гордея, он сразу невзлюбил гардемарина и резко сказал:

— Боюсь, что гусь свинье не товарищ.

И сразу же понял, что сказал слишком грубо, наверное, в этом доме никогда и не слыхивали ничего подобного. Хорошо еще, что Ирина не слышала. Гордей мысленно ввфугал себя за то, что пришел сюда, но тут же решил: будь что будет, раз уж он здесь, надо держаться поосторожнее, а то еще что‑нибудь и похлестче ляпнешь. Как бы извиняясь, добавил:

— Это поговорка такая, может, и не к месту я ее применил, да только ведь мы с вами и верно не ровня.

— А я вот подумал, что мы ровесники, — сказал Павел. — Вам сколько?

— Восемнадцать.

— И мне столько же. А вы говорите, не ровня. — В глазах Павла снова мелькнула усмешка.

Наверное, Гордей опять сказал бы что‑нибудь резкое, но тут, к счастью, вошла Ирина. Следом за ней легкой походкой вошел чуть полноватый мужчина.

— Это мой папа, — сказала Ирина.

Он совсем не походил на профессора, лицо его было гладко выбрито, на нем не заметно было ни одной морщинки, а в темных, густо напомаженных волосах едва проглядывались три — четыре седые нитки.

Заметив смущение Гордея, — профессор пригласил сесть, жестом указал на стоявшие углом два кресла, и Гордей бросился в одно из них, как в спасательную шлюпку. Он так резко плюхнулся в кресло, что пружины взвизгнули. Гордея подбросило вверх, он едва успел ухватиться за подлокотники и таким образом, удержаться. Наверное, со стороны это выглядело забавно, Павел опять Усмехнулся. Однако профессор сделал вид, что ничего не заметил, уселся рядом и сразу же заговорил: