Крутизна

— Знашь что, — неожиданно сказала бабушка, — ты живи у меня, сколько надо, пока не найдешь квартеру: нет прописи-то у меня. Я эту хоромину без планов разных строила. Выкопала яму, где поглыбже, обложила бревнышками, обмазала глиной. Ну и люди кой-где помогли. Бойкушша я была! Бригадиром всегда работала, где трудно, на подхвате… Вот и нахваталась! Мужик-то меня и бросил, когда опущение у меня по женской части вышло. Все переносили вместе: и колчаков, и кулацкие банды, и работу с винтовкой за плечами… Счас вон вижу — кранами агромадными рельсы ложут, а тогда мы все лопатой до ломами, ломами да лопатами дорогу строили. Лежу вот, когда поезда проходят, а земелька с потолка сыплется, сыплется… Будешь ездить, помни бабушку Дарью — моя дорога…

Я не забыл ни той первой ночи, ни бабушкиных слов, ни тревожного всплеска сердца, когда услышал, засыпая:

— У-у, негодник, молчишь все, молчишь!

Думал, ко мне это относится, а бабушка залезла с ногами на диван, покрутила винтик репродуктора. Потом сняла с гвоздика, пошлепала ладошкой по корпусу, и он захрипел… Шла передача последних известий.

— Эх, Василий Иваныч, что делается, что делается?.. То энтим американцам чегой-то в Свердловске надо было, то вон теперя на Кубу нападать хочут! Мало им, мало все людской кровушки, стервецам! — заворчала бабушка, вешая репродуктор на гвоздик, и принялась мыть посуду.

Вскоре под ней заскрипели пружины дивана. Поворочавшись, повздыхав, она уснула. А мой сон исчез… Лежал с открытыми глазами и думал, думал о чужой для меня жизни… Да, впрочем, чужой ли?..

Прошел поезд. Земляной гул дошел до ножек койки, с потолка на одеяло, на лицо посыпалась пыль. Под койкой временами ворчала Жулька. В трубе завывал ветер, что-то постукивало на крыше, по стеклам оконца били снежинки. А мне было уютно, тепло под ватным одеялом на бабушкиной койке…

У бабушки Дарьи я прожил полтора месяца, когда уходил, не взяла ни копейки, сказала:

— Не за деньги пущала я тебя. Живи, работай да не забывай в своих радостях: больше, чем деньги, людям тепло нужно да забота. А мне, когда проезжать будешь, посвисти, да громким свистком, а то не услышу…

Несколько лет я подсвистывал. А теперь, проезжая по Шадринскому ходу, говорю молодым помощникам:

— Вот здесь когда-то жила бабушка Дарья!

И кто придумал такие порядки: не прописался — не поступишь на работу, а не найдешь лишних девять метров жилплощади — не пропишешься. Вторую неделю хожу по частным домам и ищу эти лишние девять метров жилья: на столбах, заборах читаю подряд все объявления — работы много, жилья нет.

Наконец, догадываюсь спрашивать о прежних квартирах у жильцов только что заселенных новых домов. Но и тут срывы: не успевает семья съехать, как уже место другому обещано.

С этой же целью пришел на заселение пятиэтажного панельного дома.

Крещенский мороз иголочками коленки покалывает, немеет подбородок, в сапогах пальцы ног не чувствуются, хотя на простые, хлопчатобумажные, еще и шерстяные носки натянуты.

Но кому очень нужно в такой суматохе задерживаться? Груженые машины возле подъездов одна другую подталкивают, и домашнее добро люди просто на снег сваливают. Крики, смех, добродушное переругивание мужей с женами… Вижу, мальчик лет пяти берет две подушки за углы и волочит к подъезду по снегу.

— Давай-ка помогу, — предлагаю, — тащить-то куда?

— Мы нынче на самом первом этаже жить будем! — хвалится он, запрокинув голову и покачивая ею в такт словам, а сам, упираясь ладонями в колени, начинает подниматься по ступенькам лестницы.

— Куда же ты: первый-то этаж здесь!

— Не-е, наверху… та-а-ам! — и поднял руку в красной варежке.

— Там, так там — веди!

И он вновь заупирался руками в колени, через силу переставляя со ступеньки на ступеньки новые, но великоватого размера черные валенки.

— Вот наша дверь, видишь! — показал в открытую дверь на пятом этаже, куда и вошел первым.

— Мама-а, мы подушки принесли!

— Ой ты, помощничек мой! Ну где, где подушки-то?

— Вон! — показал на меня варежкой.

— Ой, спасибо вам! — протянула женщина руки к подушкам. — Вы тоже вселяетесь, да? — спросила меня радостно.

— Да нет: наблюдаю, а он, вижу, волочит подушки по снегу…

— А, махнула рукой женщина, — уж намучились с ним по частным углам… Господи-и-и, да не верится, что теперь эта квартира нашей будет!

— А раньше-то где жили?.. Я, знаете ли, никак не могу найти квартиру для прописки.

— Подскажу, подскажу — сама мучилась, знаю… На той улице, где мы жили, девушка умерла по соседству. Дом пятистенный, на две половины, и в доме этом лишь двое остались — тетка с племянником. Вот дом несчастливый: двое уже умерли от туберкулеза!

Утром я был по указанному адресу.

— Ох и не знаю, как быть-то, — говорит невысокая плотная женщина лет сорока пяти, — дом-то, конечно, для нас, двоих великоват, но ведь у вас семья — с женой бы пустила, а ребенок, знаете ли, беспокойно…

— Мне бы не жить, мне бы только прописаться, чтобы поступить на работу…

— Ну, это-то можно, наверно. Только как бы милиция не оштрафовала: прописан у меня, а живет где — не знаю…