Крутое время

— Давно тебя не видно, Мамбет, дел много? Почаще нужно выезжать в степь. Ты ведь не чиновник, чтобы зимой и летом сидеть в городе…

Потом учитель обратился к мальчику, с разинутым ртом глядевшему на необычного гостя:

— Мержан, подай-ка дяде кумыс, соскучился он по нему. — И продолжал спокойно сидеть как ни в чем не бывало.

Красивый остроглазый мальчик, больше похожий на мать, чем на крупнолицего отца, послушно вскочил, как ученик перед наставником, и, чуть склонив голову, вышел.

Губайдулла степенно погладил бороду, провел левой рукой по густым волосам. Войлочный полог юрты был поднят; учитель посмотрел в степь и, кажется, о чем-то вдруг вспомнил: хмурые, нависшие брови слегка расправились; чуть откинув голову, он уселся удобней. Хотя внешне казалось, что ему мало дела до горячих слов Мамбета, но учитель думал именно о нем. «Если не отрублю башку тюре и не приторочу к седлу, пусть забудут имя Мамбет!» Да, это он может: если надо — отрубит чужую голову и свою защитит. Случилось что-то серьезное. Я ведь знал, что пост начальника интендантской службы не по нему. Таким людям нужна горячая работа, боевая. Вот он и не поладил с начальством…»

Учитель сидел молча, и буря в душе Мамбета, казалось, немного улеглась. Он тоже молчал. Не спросив позволения хозяина, не дождавшись хотя бы молчаливого его приглашения, Мамбет широким шагом прошел в глубь юрты и опустился на коврик. В это время мальчик Мерхаир двумя руками осторожно подал ему большую чашу кумысу. Мамбет жадно припал губами и залпом выпил больше половины.

Губайдулла сидел на высоком стуле за столом в правам углу юрты. Восьмистворчатая юрта просторна, в ней свободно разместились бы человек сорок-пятьдесят, даже могучий Мамбет, сидевший поодаль от стола в глубине юрты, сразу стал меньше. Мамбет пил кумыс, а учитель о чем-то задумался. Они сидели в разных углах и, казалось, никакого отношения не имели друг к другу. Даже внешне — будто два человека из разных миров. Один — известный своей образованностью учитель, выпускник учительской семинарии, человек с европейскими манерами и внешне весьма представителен: широколицый, лобастый, с крупным носом, сросшимися бровями. Борода черная, густая. Сам он весь крепко сбит. Необычность облика подчеркивают длинные темные волосы. В те годы редко кто из здешних отращивал волосы, поэтому многие считали, что Губайдулла похож на Абугали Сину, познавшего тайны всех премудрых наук. Муллы и хаджи боялись его, чиновники сторонились. Ко всему Губайдулла был старшим из братьев Алибековых, известных своей ученостью, выходцев из состоятельного аула Алибек. Второй его брат, Хамидолла, получив образование в русско-киргизской школе, возглавлял волость, а самый младший, Галиаскар Алибеков, окончил реальное училище и, по слухам, оказался в стане красных, однако никто толком не знал, где он находится сейчас и чем занимается.

Другой — Мамбет, одна внешность которого на кого угодно страху нагонит и который вместо приветствия, объявил, что снимет голову тюре, тоже был широко известен.

Но по-иному Мамбет ни разу не перешагнул порога школы, хотя русский язык знал лучше многих учившихся; пережил и перевидел тоже немало. В молодости он нанимался к богатым казакам Приуралья пасти скот, осенью гонял табуны и отары на базары в крупные города. Он был не очень высок, но и не низок, не кряжист, но и не хрупок: всем своим обликом походил на рябую, в пестринах, сильную матерую щуку, не раз срывавшуюся с крючка и державшую озерное царство в страхе; рассвирепеет — с таким не сладить; и никогда, нигде, ни перед кем не унижался Мамбет; лицо смуглое, тяжелое, нос по лицу — крупный, лоб широкий; то ли ст ветра, от пыли, то ли от ушиба — белки глаз воспалены и в красных прожилках. Правое ухо с отметиной — хрящ заметно искривлен; хотя телом и не грузен, но сколочен крепко, мускулист, силен — не так-то просто сдвинуть его с места; точно степной карагач — ветвистый, корявый, не сгибающийся в бурях. Лет Мамбету, должно быть, около тридцати, потому что джигиты дзадцати-двадцатипятилетние, вроде Нурума, почтительно называют его «Маке» или «агай».

Казалось бы, ничто не связывало образованного учителя и необузданного степняка: ни в характере, ни в стремлениях, ни в духовом облике общего между ними не было. Но, точно конь, кружащийся на привязи возле кола, строптивый Мамбет нет-нет да и нагрянет к знаменитому учителю, когда особенно трудно приходится. И каждый раз ошеломит новыми проделками. Два года назад прискакал к учителю и выпалил с порога: «Взял волостного Лукпана за глотку и заставил исправить список. Собачий сын, выгородил своего брата, моего ровесника, от окопов, написал, будто ему тридцать пять лет»… В другой раз примчался с новой вестью: «Держал в руках серебряную с золотом шакшу надменного Курлена, которую не брал в руки ни один смертный. Из-под носа увел знаменитую сивую кобылу Курлена».

Оба случая привели к долгим тяжбам между двумя волостями, и кончилось тем, что Мамбет вынужден был покинуть родные края.