Крутое время

А теперь вот клянется: «Если не отрублю башку тюре и не приторочу ее к седлу, пусть сгинет мое имя». Одно хорошо, что это пока лишь угроза. Пришел узнать, что скажет учитель Губайдулла. Сейчас он молчит, не отрываясь от большой чаши, пьет терпкий кумыс, а опрятный смуглолицый ученик с удивлением на него уставился. То, что подросток учится, видно по костюму из тонкого черного сукна — такую форму обычно носят гимназисты, — по всему его учтивому виду, по учебникам — грамматике и задачнику, лежащим на краю стола.

Мамбет поставил чашу с остатком кумыса перед собой и испытующе глянул на Губайдуллу.

— Сосчитаны дни тюре, Губай-ака. Пусть пропадет имя Мамбета, если не отсеку ему башку и не приторочу ее к седлу!

Бровки Мерхаира тревожно нахмурились, он испуганно смотрел то на Мамбета, то на отца. На личике его появилась мольба: «Папа, ну скажи ему, чтобы перестал он». Видимо, учитель тоже решил, что надо умерить пыл грозного гостя, только теперь повернулся к нему и устремил взгляд на его лицо. В глазах пришельца светилась решимость, и учитель подумал: «Да, видать, он готов на все. Но о каком тюре он говорит? Если кто-то из больших правителей, разве так просто отсечь ему голову? А если голова слетит, то разве даром?»

— Ты, Мамбет, всегда вот так… — учитель заговорил спокойным, властным голосом. — Набедокуришь, а потом и говоришь: наломал я дров, натворил дел, что вы на это скажете? Конечно, хорошо, что прям и честен. Но сейчас ты даешь понять, что решился на какой-то неблаговидный поступок. Затея явно неразумная и тебе совсем не к лицу. Какому тюре решил ты снять голову? И к чему тебе такое черное дело? Скажи мне, кто достигал справедливости, отсекая чьи-то грешные головы?

Мамбет не задумался.

— В городе, Губа-ака, один лишь тюре — мерзавец. Его коварство всем известно. Мамбет не треплет языком впустую, сказал — сделал, не жилец на белом свете тюре!

Он гневно насупился и облокотился на подушку. Учитель с немым упреком сверкнул на него глазами, обычно он разговаривал напрямик и убедительно, но с Мамбетом он решил быть поласковей, мягче. Все-таки какого же тюре Мамбет имеет в виду?

— Раньше казахи называли тюре лишь тех, кто был ханских кровей или являлся султаном. Например: хан Нуралы, хан Джангир, хан Каратай, султан Айчувак именовались «тюре». Наши Кусенгалиевы тоже тюре. Поэтому…

— Я знаю только одного тюре! — перебил Мамбет. — Это известный наглец, кровопийца — тюре Гарун. Тот самый Гарун, который косяками отправлял джигитов на окопные работы. Именно его башку я и отрублю.

Мерхаир в испуге закрыл глаза, представил, будто полковник Гарун, которого он видел недавно в Джамбеиты, уже без головы.

— Выйди-ка отсюда, Мержан, — сказал учитель, заметив испуг на лице сына.

Мальчик почтительно склонил голову и медленно направился к двери.

— Да, Гарун-тюре большая фигура. Но какое отношение имеешь к нему ты? Разве твоя забота — не конница?..

Мамбет едва дал ему договорить.

— Из-за коней все и началось. Один из трех аргамаков, подаренных Ахметше, пропал. Бывает, уходят кони. Мог уйти туда, где его сытно кормили. А подполковник — это был его конь — накинулся на меня, будто я его сплавил… — И Мамбет рассказал о препирательстве с Кирилловым, о том, как тот приказал посадить его на гауптвахту, как Мамбет свалил двух солдат, ворвался к Кириллову, связал его и обезоружил.

— Кириллов меня давно знает. Он сын богатого казака из Мергеневки. Когда-то я пас их скот. Бывало, он не раз замахивался на меня, но я в долгу не оставался. Как-то раз за неуплату увел у них коня. Много лет прошло… А сейчас бывший мой хозяин стал орать на меня: «Конокрад!»— «Если ты такой сильный, то красным лучше покажи свою прыть! — сказал я в ответ. — Не то завтра они спустят с тебя штаны, надают горячих и заставят пасти лошадей». Ну и пошло, пошло…

— Повздорил с Кирилловым, а мстить решил Гаруну?

— С Кирилловым я в расчете. А Гарун должен исчезнуть с лица земли. Он копает мне яму. Все припомнил: и то, что я в шестнадцатом году гнал в шею волостного Лукпана, и то, что убежал с окопных работ, — все. Ты, говорит, снюхался с красными. Обещал повесить меня.

Об остальном Губайдулла не стал расспрашивать. Он живо представил себе, как этот неукротимый и дерзкий сын степей не только опозорил Кириллова — начальника штаба войск Жанши, но и не побоялся стычки с самим полицмейстером Гаруном. «Поймают его — будут судить. А как судят они — всем известно. Где бы его укрыть, как спасти? Ведь и со мной они считаться не станут…»

Мысли Губайдуллы перебил Мамбет.

— Губа-ака, скажи, где сейчас Галиаскар? Я присоединюсь к нему. И не один, а со своими приятелями из ханского войска.

Многоопытному учителю, неплохо разбиравшемуся в сложностях жизни, желание Мамбета примкнуть к Галиаскару показалось единственным спасением для него. «Но где сейчас Галиаскар? Как выведет Мамбет своих друзей из отряда хана? Вдруг попадется им в лапы? Вдобавок еще и Гаруна-тюре решил убить. Опасности там и здесь, надо основательно все продумать».