Крутой мэн и железная леди

Если Вы – не врач в халате,
Совесть ваша не в прокате,
Если доктор-Дух есть Вы
И чураетесь молвы,
Что пойдет о Вас по небу,
то хотелось сделать мне бы
С Вами этот малый шаг.
Глупость чина наш есть враг.
Кто по чину должен богу
Строить людям в рай дорогу,
Тот который день молчит,
Кабинет ему как щит.
Он не знал клаустрофобий,
Страхов, видно, тех подобий,
С неба бог что нам дает
За провинности раз в год.
Он не ценит чин мужчины,
И от этой вот причины
Я прошу вас передать
На листочках благодать,
Что придет к нему с поступком –
К пациенту в слове хрупком,
Слове малом – разрешить
Протянуть к эфиру нить.
Ну, короче. Тут всё ясно,
Благодарен я Вам страстно –
Нужен мне один звонок,
Завтра день Вам будет впрок.
Поясняю о себе:
Я – Бога дух, его уста,
Моя фамилия проста.

* * *

Нет, правда – никогда в жизни не было так жалко просыпаться. Не только потому, что Алёна совершенно не выспалась и веки казались каменными. Просто-напросто ей снился Игорь. Они танцевали, конечно… нет, не румбу и даже не медленный фокстрот. Они танцевали именно тот танец, который больше всего на свете любила Алёна… его танцуют, как правило, в горизонтальной позиции, хотя, конечно, возможны варианты.

Она знала, что это именно Игорь – его черные глаза, его темные волосы, его загорелые плечи, его «Фаренгейт», который Алёна не любила, однако готова была вдыхать его до бесконечности, потому что он нравился Игорю, – но лицо его было закрыто черно-фиолетовой маской. Это была маска Нарцисса, и Алёне вдруг стало нестерпимо страшно: а вдруг это и правда Нарцисс?! И она начала гладить, трогать, ласкать Игоря еще нежней, еще неистовей, чтобы убедиться – это именно он, любимый, он, единственный, это он с ней, а не кто-то другой – ненужный, временный, обреченный на скорое забвение… И она уже чувствовала, что вот оно, сейчас придет, то, ради чего задыхаются в едином ритме они оба… как вдруг Игорь приподнялся на руках и сказал ровным, насмешливым, не своим голосом:

– Это слово – первый шаг к разгадке тех загадок, которые я намерен перед тобой поставить. Рано или поздно ты поймешь, ты всё поймешь…

Почему-то было невыносимо слушать этот его – нет, не его, чужой! – голос. Он звучал пронзительно, нестерпимо! Алёна зажмурилась, а когда с усилием приподняла отяжелевшие веки, Игоря уже не было. Она была одна, опять одна в своей постели, а рядом разрывался от пронзительных трелей телефон.

«Я когда-нибудь умру от этой любви, – подумала она безнадежно. – А ему всё совершенно безразлично!»

Дотянулась до телефона:

– Алло?

Ну и голосок… хриплый и какой-то разбойничий. Как сказал бы Булгаков, преступный .

– Елена Дмитриевна?

Покосилась на будильник. Восемь часов.

Сан Саныч, что ли, активизировался с утра пораньше? Хотя голос вроде не его. Противный какой-то.

Вот и хорошо, не так стыдно своих преступных хрипов:

– Да, это я, доброе утро.

– Елена Дмитриевна, это Коля звонит.

– Коля?

Она не знает никакого Колю. Она знает только Костю – Костю Простилкина.

Бред!

– Ну да, Коля Носачев. Помните? Вы мне сто долларов обещали.

Вот тут-то Алёна проснулась мгновенно – словно иголкой ее ткнули в те нервные центры, которые отвечали за просыпание!

Коля! Ха-ха! Сто долларов! Три ха-ха!

– Если не ошибаюсь, я вам не просто так сто долларов обещала , а если вы кое-что узнаете. Только, Коля , дело в том…

– Я узнал! – выкрикнул он хвастливо. – Я всё узнал!

– То есть? – насторожилась Алёна.

– Ну вы что, не помните, что я должен был узнать? – сердито спросил Носачев. – Почему этот… который не Орлов… в того мужика…

– Да вы говорите толком! – раздраженно прикрикнула Алёна.

– Да мне неудобно разговаривать! – зашипел Носачев. – Я не могу! Короче, вот что: мне все известно. И вам это обязательно нужно знать. Тут такие дела творятся, что… Короче, так: я в девять часов буду ждать вас на Московском вокзале, в главном зале, там, где «Волга» выставлена, ну знаете, рекламная машинка стоит?

– Их там две, – вспомнила Алёна.

– Точно, черная и белая, я буду около черной. Да небось как-нибудь найдемся, зал не такой уж и большой. Приезжайте. Я вам такое скажу, что вы мне не сто, а тысячу долларов заплатить захотите. Но да ладно, я цену ломить не буду, не беспокойтесь! Возьмите двести баксов, и ладно. Вот увидите. Мы вам такое… я вам такое скажу, что никаких денег не жалко будет! Всё, жду вас!

И Носачев бросил трубку.

«Мы вам такое…»