Крутые горки XXI века: Постмодернизация и проблемы России

И, наконец, в-четвертых, Аттали, похоже, смешивает либералов, стремящихся к свободному рынку, с анархистами. Либералы (или, согласно американской терминологии, либертарианцы) обычно являются сторонниками сильного демократического государства, но хотят сделать его маленьким [Боуз 2004: 18-22]. Они предлагают государству сосредоточиться на выполнении таких важных функций, как гарантирование свобод, личной безопасности человека, прав собственности, выполнения контрактов, конкуренции, тогда как анархисты отрицают государство вообще. Аттали пишет: «Победа рынка над демократией создаст беспрецедентную ситуацию: рынок без государства. Все теоретики сходятся во мнении, что основными чертами такого рынка будут образование картелей, неполное использование производственных мощностей, финансовые спекуляции, безработица, непроизводительный расход природных ресурсов, расцвет теневой экономики и власть криминальных авторитетов. Так было в Китае в 1912 году, в Сомали — в 1990 году, в Афганистане — в 2002 году и в Ираке — в 2006 году» [Аттали 2014: 200]. Однако в реальности все эти «модели» возникли в результате анархии, то есть распада государства, обессиленного внутренними конфликтами, а вовсе не из-за победы сторонников рынка. Не только либералы, но даже редкие ныне теоретики анархизма не считают своим идеалом Ирак или Афганистан.

Таким образом, вряд ли концепцию Аттали стоит рассматривать в качестве «истории будущего». Интереснее обратить внимание на книгу «Конец истории и последний человек» Фукуямы, которая широко обсуждалась в последнее десятилетие XX столетия.

Заявляя о конце истории, американский исследователь эпатировал публику и получил соответствующий результат. С одной стороны, его книга (первоначально существовавшая в виде журнальной статьи) стала бестселлером и привлекла огромное внимание. С другой — подавляющее большинство комментаторов (в частности, среди россиян), по всей видимости, ее даже не открывало. Фукуяму стали ругать за то, что он, мол, предвещал конец истории, тогда как в мире происходят все новые и новые события, а значит, история продолжается.

Те, кто прочел книгу, критиковали, как правило, более точно, но все же далеко не всегда по существу. Они обнаружили, что Фукуяма говорил не о конце истории в буквальном смысле, а лишь о том, что прекращается идейная эволюция человечества. В мире постепенно утверждаются демократия и народный суверенитет, а разного рода недемократические системы — тирания ренессансных правителей, сословно-представительная монархия, просвещенный абсолютизм, авторитарное правление фашистского типа и т. д.—уходят в прошлое. «Мы не можем себе представить мир, — писал Фукуяма, — отличный от нашего по существу и в то же самое время—лучше нашего. Другие века, менее склонные к рефлексии, тоже считали себя лучшими, но мы пришли к такому заключению, исчерпав возможности, исследовав альтернативы, которые, как мы чувствовали, должны были быть лучше либеральной демократии» [Фукуяма 2004а: 91].

Критики данного положения сочли, что автор идеализирует демократию, и стали демонстрировать, как много в нашем мире сохраняется разного рода бед, не решенных демократическими властями. С подобной критикой, казалось бы, можно согласиться. Наш мир действительно далеко не идеален. Наличие множества трудностей очевидно. Спорить здесь не о чем.

Фукуяма говорил о другом. О том, что, даже сознавая все несовершенство мира, мы не можем предложить для улучшения положения дел никакой иной политической системы, кроме демократической. Причем речь идет не о предложениях отдельных мыслителей (всегда есть люди, готовые оспорить сложившиеся мнения), а об устоявшихся в обществе представлениях, декларируемых представителями политических элит, стоящими у власти.

Американский исследователь обратил внимание на то, что последним человеком, уверенно обосновывавшим антидемократическое устройство общества, был нацист Адольф Гитлер. Его проект, предполагавший авторитарное правление, доминирование одной расы и физическое уничтожение «неполноценных», потерпел крах. С тех пор никто из серьезных политиков и ученых ничего подобного не предлагает.

При этом, конечно, сохранились разного рода диктаторские режимы, но «никто из них не мог сформулировать для нации, подобно Гитлеру, последовательную доктрину, которая оправдывала бы постоянное авторитарное правление. Все они вынуждены были принять принципы демократии и народного суверенитета и утверждать, что их страны — по разным причинам — к демократии пока не готовы: то ли из-за угрозы со стороны коммунизма и терроризма, то ли из-за экономических неурядиц, оставленных в наследство прежним демократическим режимом. Каждый такой режим объявлял себя переходным, подготавливающим окончательное возвращение демократии» [Там же: 50].