- Право! Ха-ха-ха! О правах заговорил! Это действительно классно: сраный Клэптонский убийца рассуждает о правах! Да ты, гребаный монстр, истязал и насиловал шестилетнего ребенка в течение многих дней, прежде чем убил его и отрезал ему руки и ноги! Дерьмо! — Жирдяй провел пальцем вокруг выбритого на затылке знака омеги, после чего продолжил: — Чувак, ты мне действуешь на нервы. Уясни, что ты — самый говнистый из всех говнюков во всей этой гребаной тюрьме. И в «особой категории» есть своя иерархия, которую во всей стране определяют только здесь — в крыле «Ф», и ты в этой иерархии — самая мерзкая задница. — Жирдяй снова стал водить пальцем вокруг знака омеги.
Дэнни попытался сдержать нервный тик, от которого через несколько часов он уже был на грани безумия, тряхнул головой и прошаркал по линолеуму подошвами своих сношенных полотняных башмаков.
— Ну, так что, - спросил он спустя некоторое время, — кто собирается делать из меня жаркое?
— Уоллер собирается. Он бывший полицейский, понятно, а теперь здесь «пахан» хренов. Он и еще один ссученный стукач по имени Хансен, они уже «поимели» все гребаное крыло — пятьсот сорок заключенных по сорок третьей статье. И всех обложили налогом. У них есть наркотики, деньги, они говорят, что тем, кто приходит и кто уходит отсюда, не избежать встречи с ними. — Жирдяй поудобнее устроился на койке и сложил толстые ноги в позе лотоса, прежде чем продолжить делиться своей мудростью, словно какой-нибудь реальный буддист. — Видишь ли, заключенные «особой категории» в основном законопослушные и трусливые. Поэтому для них вполне естественно делать то, что говорит стукач, понимаешь? А вот эти стукачи — настоящие подонки, старик, правда.
— Но я пока еще в своем уме, — сплюнул Дэнни. — И знаю, что «особая категория» — не мой случай. Сегодня пойду на встречу с гребаным начальником, правильно? Они должны позволить мне, верно? И я ему скажу, что не хочу никакой защиты, ничего...
— Да-да-да-да, - вздохнул Жирдяй, как будто в очередной раз прослушал заезженную пластинку, — «особая категория — не мой случай» — по крайней мере не пьянь или распутник, — но позволь мне разъяснить тебе, чувак, по-дружески: у
Жирдяй рывком встал на ноги, прошлепал к двери, выглянул из камеры, потом поковылял назад к раковине в дальнем углу и снял кафельную плитку на забрызганной стене; там оказался тайник, где среди всякого хлама лежали шоколадки. Жирдяй вынул одну и поставил плитку на место, укрепив ее полосками «Блю-Тек». Подойдя к Дэнни, он протянул ему шоколад.
— «Сникерс»?— предложил он.
Дэнни покачал головой.
— Так что же это значит, ты -
— Нет. — Жирдяй впился зубами в свой «Сникерс».
— Ну, тогда выходит, что ты - полицейский?
— Нет! Конечно нет! Я получил пять лет за... м-м-м... детское порно, усёк? Мне самому это не в кайф, понимаешь, но спрос диктует предложение... м-м-м... Я мог сидеть не в «особом» крыле — слава богу, есть друзья и прочее, но меня здесь все устраивает — из-за деловых возможностей, понимаешь? Здесь мой товар нарасхват, и я надеюсь неплохо заработать... м-м-м... ну и могу защитить тебя от издевательств, которым подвергаются все по твоей статье.
— И на фига тебе это надо? — спросил Дэнни, почуяв подвох.
Решив, что Дэнни готов к серьезному разговору, Жирдяй снова уселся на свою койку, стряхивая кусочки арахиса, шоколада и ирисок с нелепых, крикливых гавайских шорт.
— Ты знаешь, что за конверт у тебя с собой, да? — спросил он с кокетливо-похотливой интонацией.
— Ч-что? Ты это имеешь в виду? — Дэнни инстинктивно вытащил коричневый конверт, который, как ему говорили, он должен держать при себе.
— Что там внутри?
— Ну, не знаю, мои показания, приговор суда, материалы...