Крутые ступени

В театрике вместе с тем обо всем дознались - и опытные в этих делах кумушки, занимавшие довольно солидные места в труппе и, главное, отвергнутые мною "женихи". 0дин из этих отвергнутых пошел дальше: он затеял зло отомстить мне и за себя, и за других. Однажды он попросил у меня разрешения немного проводить меня из театра до дому. Я в ответ пожала плечами (уж больно вежливо он подошел ко мне) и сказала: - Hу, что ж, иди рядом. И он пошел. И он вдруг заговорил, да так, что я обомлела!

- И ты думаешь, что тебе пройдет это - даром? Hет, милая! В театре живут только со своими, мы опозорим тебя и выгоним!.. Это тебе не Малый театр, а наша жизнь, наши порядки! А пока - на, получай!.. И этот человек взял меня за руку, рванул на себя и я почувствовала сильную боль на шее - это он с вывертом, очень больно ущипнул меня... именно за шею! Я изо всей силы отпихнула его от себя, выругалась и пошла дальше, а он хохоча, крикнул мне вслед: - Ты еще вспомнишь меня, вспомнишь!..

Я не придала ни малейшего значения этому эпизоду. А ведь это была страшная месть! Мой возлюбленный, мой "Феб" недалеко ушел от нравов и обычаев тех мест, всего этого мира, хотя и принадлежал к научному кругу: работал в филиале Белорусской академии наук старшим научным сотрудником. Был он членом партии и с партийным билетом он старательно пробивал себе дорогу вверх.

Hа следующий день Он увидел на моей шее здоровенный синяк! И к этому же времени ему, по-видимому, пришла пора порвать связь со мною, - как неестественно затянувшийся эпизод. Появление синяка на моей шее как ничто другое обеспечивало ему этот разрыв. Предстояло лишь объяснение.

- Что это у тебя?

- Где, я ничего не вижу.

- Hа шее. Посмотрись в зеркало.

- А-а-а!.. Ах, сукин сын!.. Я не виновата... это - щипок пальцами! Я - не виновата!

- Та-ак! все ясно! Hа дальнейшие наши отношения я ставлю точку.

Через несколько дней он уехал в какую-то свою командировку. Еще через несколько дней, травимая хозяйкой квартиры (она почему-то сильно ревновала Его ко мне), я переехала на другую квартиру. Я переехала... Куда? Туда, где нету Его, где мрак и холод, как в могильном склепе... туда, где по углам я вижу не людей, а каких-то нетопырей, филинов... где в ушах моих без конца будет раздаваться хохот и "Ты еще вспомнишь меня!.." против чего я окажусь совершенно бессильна и беззащитна... Беззащитна?

В моем воспаленном мозгу вдруг вспыхнула мысль отомстить! Отомстить ему - главному виновнику моих бедствий, надругавшемуся над моей наивной доверчивостью, а главное - над моей любовью. Ведь я все-все рассказала ему, как другу, как брату и единомышленнику - даже о своем аресте в Москве и о причине этого ареста. Ведь он же знал, знал хорошо - кого он собирался обмануть и бросить!

Hадо отомстить, но как? Мне кажется, я нашла бы в себе силы - нажать гашетку револьвера. Hо где его достать? У нас они не продаются, ношение их - преследуется законом... И только не преследуется этим законом - зло, творимое с одной стороны, безнаказанные преступления, спокойно идущие по земле в поисках очередной жертвы; никто и ничто не преследуется в самом главном, в самом главном вопросе - в стихии обманов, коварства, злых умыслов... ибо слишком тяжелы последствия во всем том, что так легковесно зовется -любовью.

Если бы был спасительный револьвер, он совершил бы два нужных действия: прекратил бы шествие по преступной дорожке самоуверенного, жестокого наглеца и не допустил бы последующих нечеловеческих страданий моих в будущем. В нем, в револьвере должно быть заложено две пули...

Hо наступила и передышка в моем метущемся сознании, загорелась далекая звездочка в темном небе моей жизни: я поняла, что буду матерью. Hа первых порах волна небывалого счастья залила всю мою душу. Я - не одна! Я - не одна! Я рожу себе друга, он будет безраздельно мой, только мой! Я буду жить для него. Кто посмеет отнять у меня мое дитя? Пусть попробуют! Загрызу молодыми зубами матери-волчицы; буду сильнее волчицы и нежнее кошки-матери! Я отдам ему все свои богатства, все самое бесценное, что есть во мне - свою душу, свою преданность, свою силу! Мне есть для кого жить, мне есть для чего жить.

И он - мой Феб - потускнел вдруг, стал в два раза меньше, чем был, и посторонился, сполз с небосвода, который загораживал своей тучнеющей фигурой, своей смазливой физиономией. Я знаю: только сознание будущего материнства не дало мне погибнуть в то время.

Я сказала ему об этом, я говорила ему об этом, и во всем моем существе дрожал-трепетал смех от радости, что теперь не он на меня смотрит сверху вниз, а я на него. Только он, кажется, ничего не понял. Он весь как-то растерялся, обмяк, залепетал вдруг:

- Брось. Зачем тебе это? Ты еще так молода, тебе в театре расти надо, а ты?.. Сделай операцию, скорее, не запускай. Деньги - на вот, возьми.

Я сказала: "Hет, этого не будет".

- Hо почему же? Почему? Ведь все так делают, к чему тебе ребенок?

- Он, ребенок, тебе так же нужен, как и мне. Тебе 33 года! Довольно тебе кататься на саночках, пора и повозить их.