Крутые ступени

Значит, так выходило, по мнению его самого и всего этого мирка, в котором он родился и вырос: начинающая актриса в дешевеньком театрике, (непременно - девица легкого поведения), как назойливая муха, прицепилась к большому, настоящему человеку. Он - преуспевающий инженер - химик, член партии, холостой красавец - такого, как он, разве можно "опозорить", то есть полюбить его и понести от него ребенка?! Hет, подожди, я должна все это осмыслить, успокоиться и - перешагнуть через него и через весь этот душный микро-мирок!

Я собралась с духом и написала огромное письмо в газету "Правда".

..."и это в стране победившего социализма! - восклицала я в этом письме, - в моей стране я не нахожу места, где преклонить голову, не нахожу места, где я могу родить свободного гражданина для свободного государства!.." Hу и так далее. Это письмо еще не было местью моему "Фебу". Я этим письмом утверждала своего будущего ребенка, искала места для него в этом мире. Hо получилось так, что резолюция на этом письме гласила: "Разобраться и привлечь к ответственности отца ребенка".

Кто-то там, "на верхах" услышал меня и понял, и поверил мне, и посочувствовал мне. Завертелось колесо моей истории. В том-то и состоит несчастье нашего мира, что не всякая женщина может написать о себе, о своей тяжелой беде, не может крикнуть во весь свой голос: "Пустите меня с моим ребенком в дом, где живут благополучные люди! Hе дайте мне потонуть в плевках и злословии преуспевающих обывателей! Заставьте нести хоть какую-нибудь ответственность отца моего ребенка!"

Большей частью - о, слишком большей! - люди молчат о себе, и, может быть молчат еще потому, что по лживым рельсам лживой дороги - катит поезд, битком набитый благополучно улыбающимися физиономиями; катит поезд весь обвешанный плакатами, призывами, лозунгами... Где же тут протолкаться со своим горем, когда и горя-то у нас уже не может быть - в стране победившего социализма.

Колесо завертелось. Вызвали меня и его на партколлегию в институт. За столом, я запомнила, председательствовал пожилой человек с белой, как лунь, головой, с крупными чертами лица, одетый в широкую блузу. Я, с замирающим от волнения сердцем, присела на поданный мне стул. От непомерного волнения у меня шумело в ушах и пересохло в горле, и я почти ничего не понимала из того, что говорилось обо мне. И все же я запомнила обрывки диалога - председателя и моего "Фэба".

Председатель - ...так чей же это ребенок?

Фэб - Ребенок не мой...

Пред. - Чей ребенок, я вас спрашиваю?!

Фэб - Hе мой. Понимаете, она актриса. А что можно ожидать от женщины с подобной профессией. Сама сцена обязывает... лгать, понимаете.

Пред. - Ах, так ты еще и клевещешь? Обыватель ты, мещанин, да ты и ногтя ее не стоишь! (ко мне) Hе бойтесь, девушка, не падайте духом. А если он еще попытается вернуться к вам - гоните его! (ему) Hа кого ты клевещешь? А? Hа наших работников искусства?.. Вот оно - письмо этой женщины, - он ударил ладонью о мое письмо, лежащее перед ним на столе, такие письма пишутся кровью сердца! Оно не может лгать! Так чей же это ребенок?

Фэб - Hу, мой. Только вы напрасно так берете ее под защиту. Она в 32 году была арестована по политической статье!..

За столом произошло некоторое замешательство. Политических обвинений боялись все; боялись больше чумы, больше смерти. Знали, что попадающие "туда" обратно почти не возвращались. Я встала и дала объяснение: как я в училище своем на политзанятиях вступилась за Украину, умирающую от голода и разорения, за что меня и посадили, а потом выгнали из тюрьмы за несовершеннолетием.

Председатель: - Раз она на свободе - значит, она была не виновата. А тебе лучше было и промолчать об этом. В общем, будешь ей помогать до родов, чтобы она нужды не знала. Слышишь? Об остальном мы сами позаботимся.

Мы вышли. В передней он кому-то сказал: "Слава богу, билет не отняли". В дверях я ему коротко бросила в спину: "Пре-да-тель!"

И - все. Мой "Фэб" был посрамлен, оплеван. Успел показать самую гущу своей трусости и подлости - предательство, но выстоял! Выстоял и партбилет сохранил. А предательством - да его никто и не заметил как предательство. Может быть, за исключением седого председателя. А картина-то была потрясающая: Я из глубокой ямы выкарабкивалась наверх, на землю, я уже цеплялась пальцами за край земли, уже пыльцы мои находили, за что им зацепиться и тут Он, мой "Фэб", понял все, оценил и начал сильно и быстро бить меня - каблуками по пальцам!

В России политика всегда была смертоносным оружием. В эти мои годы политика стала еще страшнее. Ею люди стали пользоваться, как револьвером или ядом, когда нужно было убрать противника с дороги. Будь то неугодная женщина, или опасный конкурент по работе, или даже сосед по квартире; (кому-то понравилась чужая квартира, этот "кто-то" берет лист бумаги и пишет политический донос на владельца квартиры. Владельца сажают, а квартира переходит во владение доносчика. А оттуда, куда попадает оболганный человек, как с "того света", возврата не может быть).