Крутые версты от Суры

У всех у нас были прозвища. Меня называли Али-баба (тогда мы как раз играли такой фокстрот). Потом это прозвище сократили и стали звать просто Алик. Мне такое имя понравилось даже лучше настоящего, такого громоздкого. А тут просто и даже ласково. К этому времени относятся мои первые упражнения в любовных увлечениях, правда, весьма платонического характера. Новым комендантом общежития стала женщина, толстая еврейка, вдова со взрослой дочерью, студенткой пединститута. Квартира их находилась рядом с нашей комнатой. Ева была довольно странная девушка. Года на два старше меня, сложена как балерина, с тонкой талией, высокая. Белоснежное с правильными чертами, продолговатое чернобровое лицо немножко портил несколько длинноватый нос. Одним словом, красавица, но что-то в ней было такое, что мешало в нее влюбиться серьезно. Видимо, за ней никто никогда не ухаживал, и поэтому она была наивна до крайности. Как-то я встретил ее в коридоре. У меня вдруг появилась неожиданная мысль подурачиться, разыграть ее. Я остановил ее и притворно-печальным голосом сказал:

- Ева, подожди минутку.

- Что такое, Алик?

- Знаешь, Ева, у меня несчастье. Прямо не знаю, что делать,

- Что случилось, Алик?

- Случилось такое, Ева, что не знаю, как и сказать, об этом. Я влюбился!

- В кого?

- В тебя, Ева, в тебя, дорогая. Неужели до сих пор не замечаешь? Вот уж неделю хожу, как в воду опущенный, все думаю про тебя.

Другая, нормальная девушка, после такого глупого и нахального "объяснения" отвесила бы хорошую пощечину или в лучшем случае со смехом бы убежала. Другая, но не Ева.

 Она приняла все за чистую монету. Она, как мне показалось, с состраданием, как старшая сестра, взяла меня за руку, повела в вестибюль.

- Сядем здесь. Рассказывай, Алик! Я вошел в роль. Начал импровизировать, привлекая все читанное в романах о любви, сновидениях, мечтах, совершенно не заботясь о правдоподобии. Ведь я к ней совсем равнодушен, мне безразлично, верит она или нет, поэтому я красноречив, смел и остроумен. Кто знает, может, и она догадывается, что я притворяюсь, но слушает с величайшим интересом, старается меня утешить, как сестра своего младшего брата. С этого дня так и повелось: ежедневно от 10 до 11 вечера у нас специальный урок ухаживания. Оба выносим в коридор табуретки, садимся рядом и ведем "любовную" беседу.

Мы живем рядом с Волгой, всего двести метров от набережной, поэтому все свободное время проводим на откосе, прохаживаемся группами с важным видом бывалых волгарей. Одеты все в сшитые на заказ белые брюки и кителя, на головах форменные фуражки с крабом. Если к этому прибавить высокий рост и розовые мордашки восемнадцатилетних юнцов, то можно понять откровенно восхищенные взгляды встречной публики, и уж, конечно, девушек.

 А ведь совсем недавно, каких-нибудь полгода назад, я рыскал по этим местам как голодный волк, искал место для ночлега. Вот она, та заветная лестница, под которой я коротал летние ночи. А вот и дуб, в дупле которого я прятал свой армяк. Но я гоню прочь мрачные воспоминания, стараюсь о них забыть, упиваюсь сиюминутными радостями. Несмотря на бравый вид и кое-какие донжуанские ухватки, приобретенные в "упражнениях" с Евой, я очень стеснителен в обращениях с женщинами, мучительно краснею даже при нечаянном прикосновении женской руки.

Вот рядом со мной на скамейке сидит элегантная женщина. Ее шестилетний сын играет тут же, трогает пуговицы на моем кителе, расспрашивает о якорях на них. Вступаем в беседу. Узнаю, что живут они вдвоем, мужа ее, крупного инженера, посадили в тюрьму. Детей я всегда любил, так что с ребенком мы быстро подружились, он является как бы мостиком между нами. Напоследок она говорит сыну:

- Ну что же, Вова, нам пора домой. Пригласи дяденьку к себе, ведь вы теперь друзья.

Я прекрасно понимаю, что приглашает она, а Вова здесь не при чем. Понимаю, зачем приглашает. И от этого понимания мне становится невыносимо стыдно. Иду с ними по улице и мне кажется, что все встречные недобро усмехаются надо мной, знают куда и зачем я иду, я боюсь смотреть в глаза встречным, знакомым. Еле дошел до квартиры, которая оказалась совсем недалеко. У подъезда остановились.

- Зайдите, посмотрите, как мы живем.

Тут я растерялся окончательно. Посмотрел на нее - такая красивая, молодая, наверное, лет 25, представил мысленно, что мне "предстоит совершить", покраснел как рак, смущенно забормотал:

- Спасибо, но мне некогда. У нас экзамены, может, в другой раз. Прошу извинить.

Она посмотрела на меня, и, очевидно, угадав женским чутьем мое состояние, мило, тепло улыбнулась.

- Ну, ну, ничего, не смущайтесь, может быть еще встретимся. До свидания!

- До свидания!

Попрощался за руку и удалился, испытывая какое-то странное, двойственное чувство: и рад, что "страшное" миновало, и жаль чего-то упущенного. И злость на себя за робость. "Тоже мне моряк! Салажонок несчастный" - казню себя.