Крутые версты от Суры

Смерть уж я видел. В разных видах. Но сейчас, в бессонные ночи, вспоминая то событие, думаю: за что же все-таки убили человека? В начале июля нас неожиданно сняли с позиций и повели куда-то назад, на восток. В лесу на поляне собрался весь полк - впервые за всю войну. Тут встретились друзья и знакомые со всех подразделений, тыловики, из штаба. Построились в походные колонны и двинулись на восток. Куда и зачем - мы, конечно, не знаем. Вспоминаем, как дрались на границе, за каждый метр земли, штурмовали Любомль несколько раз, а тут, нате пожалуйста, оставляем без единого выстрела десятки, сотни километров!..

Проснешься, смотришь - звезды на небе, значит ночь. И снова засыпаешь. В другой раз - солнце, значит день, перевернешься и опять спишь. Так спал весь полк более суток, а может и двое. На другой день вошли в Сарны.

В Сарнах нам зачитали приказ: уничтожать все имущество, чтобы не досталось врагу. Это подействовало, как обухом по голове: значит, снова отступать. И как это уничтожать? Поджигать, что ли? Это до того показалось дико, ведь мы и до войны жили очень бедно, умели ценить вещи. А тут - уничтожать! Собрались пять человек уничтожать магазины. Подошли к магазину военторга, тут же и склад. На дверях железный засов и пудовый замок. Стоим и смотрим, никто не решается первый ударить.

- Ну, давай, давай ребята, - подбадриваем друг друга.

- Бей, что ли!

- Бей сам, что мне приказываешь!

И это ребята, которые вчера в штыки бросались на немцев. Наконец, застучали прикладами. Мать честная, чего только тут нет! Целые тюки сукна. Вина всех сортов. Консервы, колбаса, папиросы. Бери, сколько хочешь!

Мы вдруг с удивлением поняли, что на м - т о ничего этого не нужно. Ну, ровно ничего. Некоторые, кто с вещмешком, запихали консервы и курево, а у меня нет ни вещмешка, ни даже противогазовой сумки. Все-таки запихнул в карманы шинели пачки "Казбека", махорку, несколько восьмушек, спички, кусок колбасы и галеты. Вышли на улицу, а там уже толпа, местные жители. Учуяли! Только мы вышли, они хлынули в магазин.

Где здесь плен

После выхода на старую границу война пошла какая-то непонятная, бестолковая. В Сарнах полк укомплектовали людьми и оружием. Люди не ахти, приписники лет под 40, дядьки из деревень, сидоры наполнены салом и сухарями. Как-то под вечер иду по окопам, проверяю их глубину. Вдруг один из приписников зовет меня:

- Сынок, подойди!

Подхожу.

- Чего тебе?

- Слушай, сынок, ты, видать, давно воюешь. Скажи-ка мне, а как надо сдаваться в плен?

- И смотрит, подлец, на меня спокойно, доверчиво, выжидающе. Как сообщник! Я от злости аж растерялся.

- Что? Что ты говоришь?

- В плен, говорю, как правильно сдаваться? Что делать?

«Расстрелять надо, - думаю сам себе, - немедленно расстрелять». Но как потом объяснить? Ведь свидетелей нет. Сообщить в особый отдел ? Затаскают, сам не рад будешь.

Я вынимаю пистолет, подношу к его носу:

Вот это пистолет. В нем шесть патронов. Седьмой в канале ствола. Я их все всажу в тебя!

Стабильного фронта нет. Не видим соседей ни справа, ни слева. Воюем в лесах, полях, оврагах. Происходит это так. Идем в походных колоннах. Вдруг раздается приказ.

- Развернуться к бою! Вперед!

Развертываемся в цепи, бежим вперед, нас встречают немцы минами и пулями. Врываемся в траншеи, бьем из всех видов оружия, немцы бегут, а мы окапываемся. Лежим так сутки. Иногда больше, иногда меньше. Потом приказ: встать, построиться в походные колонны, шагом марш!

И опять шагаем, неизвестно куда и зачем.

Так продолжалось до Малина, райцентра в Киевской области. Тут меня перевели в роту связи. Потому что связистов тоже поубивало, а нас, бывших музыкантов, собрали со всех рот и влили в связь. В Малине мы толкались еще с неделю или полторы, подступали и с юга, и с севера, но выбить немцев из города нем не пришлось. То , что я остался жив и невредим, так это, потому, что был в роте связи. Иначе был бы убит или ранен. Но и связистом под огнем был ежедневно. Однажды видел корреспондентов. Из какой газеты, не знаю. Вам может не понравиться, то, что сейчас расскажу, но не обижайтесь, вас это не должно задеть. А я пишу правду и только правду.

Как-то иду с телефонным аппаратом на передовую. По дороге нагнал двух офицеров, капитана и майора. Одеты с иголочки, во все новое, на боку маленькие пистолетики.

Когда увидели меня, стали подробно расспрашивать, а один вынул даже блокнот. Меня поразило, что они очень уж вежливые. Не кричат, не матюгаются, как обычно строевые офицеры на фронте. А тут на дороге труп красноармейца. Мне он безразличен, я за день трупов сколько вижу! Но на них, вижу, труп подействовал сильно. Они остановились и стали молча смотреть, переглядываясь друг с другом. Спросили меня о характере боя, где передовая.

- Недалеко, с километр будет, пойдемте со мной, я доведу, как раз туда иду.

Они замялись, переглянулись:

- Мы потом придем. До свидания, сержант!

Так и остались. Я про себя усмехнулся: война-то видно, она не свой брат, кому охота без нужды в пекло лезть.