Кружение дней

Именно там, на сборах, он почувствовал, как стала ускользать от него его прекрасная блондинка. Вроде бы ничего не делая особенного, она все время была то занята, то утомлена, то просто куда-то исчезала. И он бы, наверное, что-то попробовал выяснить, если бы в минуты близости не чувствовал, как она буквально растворяется в нем, их любви и совместности. И казалось, что все самое главное происходит в эти минуты, а то, что вне их — временная заминка. Может быть, размышление над коротким разговором, произошедшим за пару недель до начала сборов.

На белом льду “Зари” кружится девочка лет десяти. Темные кудряшки собраны в непослушный хвост, норовящий развязаться и выпустить гриву на волю. Длинные ноги выталкиваются во вращение. Позиции сменяют одна другую, нанизывая черты и сложность вместе с ними.

Антон упирается плечом в плечо Катерины, стоящей на льду и откинувшейся на бортик спиной и, наклонившись к самому уху, шепчет:

— А если бы у нас была дочка, то она была бы вот такой.

Чувствует, как чуть напрягается тело молчащей женщины. Как только ребенок останавливается, Мейер отъезжает к спортсменке и начинает исправлять допущенные ошибки.

Она тогда ему так и не ответила. А потом приехала с опозданием на сборы. И все начало умирать. Зря он, конечно, вцепился в эту детскую тему, знал же, что она не готова была. Но так хотелось, чтобы мысль хотя бы появилась в их личном космосе. Вдруг бы выгорело.

— Богор, я Машу в декабре отправлю на квал по второму спортивному, — слышит словно издалека Антон.

В сегодняшней реальности на бортик со стороны льда откинулась совсем другая женщина. Вместо светлых кудрей, темный гладко зачесанный висок.

— Ей нужны будут программы, — сообщает Абрамова. И в этом сообщении слышится вопрос.

— Это предложение, Александра Константиновна? — улыбается в бороду Богоров.

— Если ты не против, — кивает Сашка. Оборачивается, — Я договорюсь с КатьАндреевной.

Улыбка хореографа становится хитрой:

— То есть секс все-таки будет? — практически хохочет он, не повышая при этом голоса.

— Иди нафиг, извращенец, — ворчит молодая тренерша и уезжает к подопечным подальше от шутника.

Машка, пожалуй, единственное, что оправдывает сложившуюся историю его жизни. В остальном, он за альтернативную реальность, в которой фраза про кудрявую дочку просто не была произнесена.

Наша жизнь потечёт по протокам венками

По некошеным травам

Не летай, соколёнок,

Я сегодня упала

На Ивана Купала

И уснула глазами,

А душою белёной

Всё ходила-бродила,

Огня да искала.

Моя милая дочь,

Улетела ты птицей

И поила всю ночь

Душу чистой живицей.

Поспешу, побегу

За околицу к ветру,

Прыгну через костёр,

Не забыв помолиться.

«УмаТурман»

Екатерина отсматривает программы юниоров и отчетливо понимает, что ей не кажется: уже из четвертого проката торчат очень знакомые “уши”.

— Абрамова, Кузнецова, Глухих и ты, Любочка — зовите хореографа, — наконец не выдерживает она.

— Которого? — задает резонный вопрос Аня, — У нас же разные хореографы на программах.

— Того, который переделывает за нашими штатными хореографами эти самые программы, — язвит Мейер, — Девочки, я эту хореографию видела еще до того, как ее стали называть “гениальной”, “эталонной”, и какой там еще?

Она оборачивается к молодым тренерам, поясняя всем своим видом, что девчонки явно зарвались и заврались одновременно.

— Абрамова, звони! Уж у тебя-то его номер точно в быстром наборе. Единственная, кто придумал, как запрячь Антона Владимировича законно?

Сашка довольно улыбается:

— Я вообще умная!

— Звони, умная! Тебе я тоже разрешила не кроить с Богоровым программы, а сделать для его дочери проги на квал.

— Уникальная, — вдруг выдает Кузнецова.

— Это ты про Абрамову? — прищуривается старший тренер.

— Нет, про хореографию. Гениальная, эталонная и недавно слышала — уникальная.

— Прекрасно! — соглашается Мейер, — Хочу видеть того, кому посвящен весь паноптикум эпитетов, которые мы сегодня вспомнили.

— А Антона Владимировича нет в городе, — тихо замечает Люба, — Он в командировке.