Читаем Кружевные сказки полностью

Проснулись братья, открыли глаза — белый день на дворе. копна, на какой они спать улеглись, — около небольшой избушки стоит. На крыльце старушка ведунья кружева плетёт, смотрит на них, улыбается.

— Ну, — говорит, — гости дорогие, выспались? А теперь скажите, как вас зовут, откуда путь держите, зачем ко мне, ведунье, пожаловали?

Братья притворяться да лгать не умели. Сели они около старушки да всё, как было, и рассказали. Под конец спросили её:

— Может, ты, бабушка, скажешь, как уму-разуму научиться, узнать, за что нас Недоделом и Переделом зовут?

— Может, и скажу, — ответила старушка ведунья, — но не всё сразу. Садитесь-ка прежде за стол. Я для вас пирогов напекла.

Дважды братьев просить не надо. Сели за стол и принялись за еду. Хозяйка едва успевала пироги подкладывать.

А когда наелись, говорит им:

— Ну, а теперь я дам вам работу. Ты, Недодел, пойдёшь рыбу удить. На обед у нас уха будет. Ты, Передел, будешь на ручной мельнице пшеницу молоть. Для блинов. На ужин. Не тяжела ли для вас работа? Сможете её выполнить?

— Будь спокойна, бабушка, — говорит Недодел.

— Всё сделаем как нельзя лучше, — добавляет Передел.

Принялся младший брат пшеницу молоть. Взял мельницу, насыпал в неё пшеницы, а мельница молоть отказывается. Зерно проскакивает и целым-невредимым падает на землю.

Рассердился Передел.

— Ты что же это, мельница, разленилась, работать не хочешь? — напустился он на неё.

Мельница заскрипела:

— А ты меру знаешь? Сколько смолоть-то нужно — амбар или одно лукошко?

— И то правда! — согласился Передел и отправился к старушке: Тут же обратно вернулся:

— Хозяйка говорит: одного лукошка довольно.

— То-то же! — проскрипела мельница и закрутилась так быстро, что мигом намолола муки целое лукошко с верхом.

— Молодец! — похвалила его старушка. — А теперь накоси корове травы.

Пошёл Передел на луг. Только коса не косит, даже траву не мнёт.

Передел стал её ругать:

— Ты что это, коса, ленишься, работать не хочешь?

Коса в ответ зазвенела:

— А сколько накосить-то нужно? Стог или одну охапку?

— И то правда, — согласился Передел и пошёл к старушке. А когда вернулся, сказал косе:

— Хозяйка говорит: одной охапки довольно.

— То-то же! — прозвенела коса и так быстро заходила туда-сюда, что мигом накосила охапку травы.

Старушка ведунья снова похвалила Передела да и говорит:

— Ещё работа тебя ждёт. Вычисти-ка ложки и плошки. А то они от копоти совсем почернели.

Взялся Передел за плошки и ложки. Начал их песком тереть что есть силы. Вдруг они как заохают! Да все прыг со стола и за хозяйкину юбку схоронились.

— Чего это они? — спрашивает Передел.-

— Сейчас узнаешь, — отвечает старушка.

Она взглянула на мочалку, которой Передел посуду чистил. Мочалка вырвалась у него из рук, прыгнула ему на шею и ну ходить по ней, ну тереть так, что только кожа трещит.

— Ай, ай, больно! — завопил Передел.

— И посуде больно, когда её царапают. Надо во всём меру знать. Понял? — спросила старушка.

— Понял, как не понять! — виновато ответил Передел.

Взял он мочалку и снова принялся за посуду. Чистил её легонько, осторожненько. Поэтому ложки и плошки сами с одной стороны на другую перевёртывались, то один, то другой бок ему подставляли.

— Теперь, — сказала старушка, — бери ложки и плошки, пойдём к твоему брату, он нас ухой угостит…

А Недодел пришёл на озеро и сразу закинул удочки. Глядь, на одну удочку окунь попался, а на другую — большущая щука. «Ну, — думает, — тут наловить рыбы — пустяковое дело. Это я двадцать раз успею сделать. А сейчас смастерю-ка дудочку. Вот славно будет!»

И принялся Недодел камыш ломать. Только сломанные камышинки из рук вырываются — и в озеро!

Бился-бился Недодел. Все руки камышом порезал, всю одежду вымочил. Наконец ухватил одну-единственную камышинку, обрадовался. Стал из неё дудочку мастерить. И не видит, что улов его в озере очутился, а удочки уплыли к другому берегу…

Пришли Передел и бабушка ведунья к озеру. Сели рядом с Недоделом. А ему не до них — над дудочкой трудится. То ножом её подправит, то дует в неё.

Молчит дудочка.

Взглянула бабушка ведунья на удочки. Те сразу же поплыли обратно, выскочили на берег и ну Недодела по спине да по рукам хлестать!

Тут и дудочка заиграла, заприговаривала:

Послушай, Фома,Набирайся ума!Сперва сделай, что нужно,Потом — что хочешь.

Стыдно стало Недоделу перед старушкой ведуньей и братом. Схватил он удочки и стал таскать из озера рыбку за рыбкой.

Вскоре и уха была готова.

Стал он своих гостей свежей ухой потчевать. Угощает, а сам прощенья просит.

— Не сердитесь, — говорит, — на меня. Другим делом занялся. Только этого больше не будет. Я теперь знаю, как работать надо.

Спрашивает братьев старушка ведунья:

— Ну что же, поняли, почему вас Недоделом да Переделом зовут?

— Поняли, — отвечают братья, — ох, поняли! А тебе, бабушка, за науку спасибо. Век тебя не забудем!

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза