Василий был несколько удивлен тем, что, заскочив на обед, застал единственную хозяйскую дочь в сонно – лирическом настроении. Слухи о том, что молодая барышня посетила старика Крисницкого, быстро распространились в их глуши. Они были неприятно для Василия приправлены сплетнями и заверениями почти всех местных острословов, что два из трех отпрысков затворника Крисницкого замешаны в чем-то запретном. Ведь, несмотря даже на что, что он сам порой оскорблял ее, Лискевич считал Алину безупречной. А в сельском воображении Алина и Костя уже едва ли не уничтожили пол империи, ведь зачастую окружающие знают людей много лучше, чем те сами знают себя.
С момента рокового объяснения Василий пребывал в заманчивой уверенности, что, если только Алина не повстречает кого-то на политических собраниях, рано или поздно она согласится стать его женой. На сходках присутствовать горазда, а еще юная барышня. Как быстро изменился мир… Отголоски гражданской войны в Америке портят жизнь прогрессивным русским дворянам. Ну ничего, она изменится благодаря ему, иначе и быть не может! Лискевич и не пытался найти другую невесту, поддерживая связь с семьей Крисницких и вызывая все большую симпатию ее главы. Судьба вознаградит его за терпение… Василий, должно быть, сам себе не желал признаваться, что погряз в бесплодных мечтах и вообще воспитал себя слишком ленивым и самонадеянным, чтобы искать подругу. На беду, его притязания никак не сходились с впечатлением, которое он производил на особ прекрасного пола. Этот образованный и, в общем-то, совсем неплохой молодой человек отпугивал своими странностями даже единственную девушку, которую любил. Конечно, Алина ценила его, с удовольствием беседовала с ним, отзывалась о нем как о самом умном человеке из всех, кого знала… Но замужество требует совсем других чувств. И Крисницкий понимал ее, ведь сам в первые дни после свадьбы был сбит с толку и понятия не имел, что делать. А она девица, значит, ей в сотню раз тяжелее.
«Глаза у него что твои чайные блюдца», – с недоумением подумал Крисницкий, поглядывая на обожателя дочери. Пока гость переводил на него свои выпуклые очи болотного цвета, Михаил Семенович успел подумать, что, будь он своей дочерью, тоже ни за какие коврижки не согласился бы разделить с этим субъектом жизнь, а тем более ложе. «Наверняка можно пересчитать все его ребра», – подумал Крисницкий и содрогнулся собственным мыслям. «Да будь ты ста пядей во лбу, это отвратительно», – вздохнул промышленник и закашлялся. «В любви чистота кожи важнее будет, чем знание античной философии. Понятное дело, любовь должна приводить к детишкам».
В последнее время его угнетало то, как сам она стал некрасив. Классическим красавцем, про которых пишут во всех мало-мальски популярных летописях, он не был никогда. Но какие женщины склонялись перед ним! Значит, обладал он каким-то… магнетизмом, обаянием что ли. Да, было время… А теперь все эти складки на животе, разросшиеся волосы в самых неожиданных местах, подводящее уже несколько лет зрение. И эта одутловатость на лице, прогрессирующая, как ему казалось, с каждым днем. Есть от чего прийти в расстройство. «Занятно было бы взглянуть, какой бы стала теперь Тонечка… И какая сейчас Марианна… Сохранила ли она хоть часть своей необыкновенной внешности? Это мало кому удается».
Крисницкий, ставший за два года без детей совсем одичалым, за неимением других дел и умных собеседников последовал красноречивому примеру дочери и начал копаться сам в себе. Скоро после подобных упражнений он решил, что совсем ничего не понимает. Дикарка, которая так поэтично уселась за фортепьяно, была ему совсем незнакома. Откуда в этой угрюмой девушке, больше всего на свете занятой непонятного рода рассуждениями и прогулками в одиночестве, взялась эта грация? Почему она, скорее занятая изучением саранчи на ближайшем поле, сидит теперь здесь, вместо того, чтобы гулять по парку, он так красив весной?
Борис распахнул светлые бессмысленные глаза, что даже несмотря на приятную наружность казалось Михаилу Семеновичу отталкивающим. Отец поспешил отвернуться.
– Отчего Алина Михайловна не пошла на прогулку с друзьями? – неожиданно спросил Крисницкий у неподвижно вперившегося взглядом в камин Василия.
– Должно быть, утомилась, желает передохнуть, – последовал ответ. – Учеба отнимает много сил, а она такая умница.