Кружево Парижа

Когда мне исполнилось одиннадцать, семьям в округе пришлось мучительно выбирать: быть немцами или итальянцами – остаться или уехать. Два профашистских государства заключили между собой договор, перекроивший привычную жизнь. Юношам пришлось выбирать между гитлеровскими нацистами и чернорубашечниками Муссолини.

Раскол затронул множество семей. Решивших остаться обвиняли в предательстве, выбравших переезд в Германию обзывали нацистами. Мужчины исчезали по-тихому, вступая в ту или иную армию, семьи же держали язык за зубами. Карт никто не раскрывал. Живя в горах, всегда найдется что обсудить, кроме своего позора: погоду, поздние снегопады, летние грозы, угрожавшие урожаю.

А в сентябре 1943 года все изменилось. Муссолини оттеснили на север, на озеро Гарда, где он возглавил марионеточное государство Сало́, а немцы, поддавшись соблазну, захватили мою родину, Южный Тироль, объявив его частью Великой Германии. Вопрос выбора: оставаться или эмигрировать отпал сам собой, но положение еще больше сбивало с толку. Мои родители мрачно шутили, что родились в Австрии, жили в Италии, а теперь оказались в Германии, не покидая Оберфальца.

Утро было в полном разгаре, сначала до нас донесся отдаленный звон колоколов из Унтерфальца и потом ниже, из Санкт-Мартина. Герман Эгер, звонарь, всегда выбирал одни и те же мелодии. Мы знали их наизусть и понимали, что подобную какофонию просто так он ни за что бы не учинил. Лязгающий грохот металла по металлу прозвучал словно набат, который все подспудно восприняли как тревожное предупреждение надвигающейся беды.

Фройляйн Печ, учительница, выпроводила нас из школы, предупредив, чтобы мы, нигде не задерживаясь, сразу направились домой. Мы с Кристль шли через площадь следом за герром Майером, почтальоном, сквозь встречный поток людей, выходящих из бара. Мама ждала нас у двери, которую заперла, как только мы вошли.

Лорин Майер прошел через опустевший зал к своему столику, на ходу здороваясь со стариком Хольцнером. Герр Хольцнер всегда в середине утра приходил в бар, а по вечерам ковылял домой, и мать, наверное, решила, что нарушать его распорядок было бы жестоко. Приказав подать ему кружку пива и хлеба с беконом, она принялась закрывать ставни. Как только она закрыла последнее окно у столика герра Майера, комната погрузилась в полумрак. Почтальон взглянул на нее, и они перекинулись несколькими словами.

Она не просила его уйти. Он приходил каждый день в одно и то же время пообедать и почитать газету. Холостяк, редкое явление в нашей долине.

Мне он казался стариком, но теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что ему было где-то за сорок. Высокий, крепкий, плотного телосложения, но очень подвижный, он легко шагал по извилистым тропам. Мать попросила подать ему пиво, а сама пошла на кухню принести обед. Герр Майер тут же развернул газету и стал читать, потягивая пиво. Мы с Кристль играли с подставками для пивных кружек, пока она не принесла суп-гуляш и хлеб. Потом мать прогнала нас наверх.

Какое бы чувство ни вызвал колокольный звон у взрослых, нас, детей, разбирало любопытство. Через месяц мне исполнялось шестнадцать, а я дальше Бриксена нигде не бывала. В Бриксен мы ездили два раза в год, до того, как ляжет снег, и после, когда растает, и проводили там целый день. Добирались на попутной телеге пивовара, устроившись среди пустых пивных бочек.

Город располагался по обе стороны моста через шуструю реку Этч, где наша узкая долина, Фальцталь, примыкала к плоской долине Виншгау.

Весной мать покупала нам летние платья, а осенью зимнюю одежду. Мне повезло. Я, как старшая, всегда получала обновку, а сестре новые вещи доставались редко, если только оставшиеся после меня обноски не подлежали починке. Мы бродили по улицам города, восхищаясь фресками на стенах, говорившими о чувствах или о профессии домовладельца. Я никогда не могла пройти в гостиницу, не остановившись полюбоваться изображением святого Георгия, верхом на коне с силой поражавшего копьем змия, извивавшегося под тяжелыми конскими копытами.

Языки пламени, изрыгаемые из пасти змия, доходили до крыши. Поодаль от огня, над украшенным виноградной лозой входом порхали ангелы и с довольными улыбками наблюдали за подходившими посетителями. Обойдя магазины, сделав несколько скромных покупок, мы всегда обедали здесь и наблюдали, как родители пьют пиво, которым их любезно угощал хозяин (этим пивом родители торговали в нашем баре). Мы ничего не знали о жизни в городе и совсем мало о мире за пределами нашей долины.

Солдаты, ворвавшиеся в нашу жизнь, пришли издалека, из-за гор, из другой страны – из Германии.

Ресторан стоял на углу площади, ближе к концу долины. От Оберфальца дорога круто шла в гору, пока не упиралась в ограждение и указатель.

Поднявшись к нам на второй этаж, мама открыла окна и закрыла ставни, оставляя их на задвижке, чтобы смотреть сквозь вертикальную щель. Мы подглядывали в щелку, прислушивались к приглушенным голосам и шагам, доносившимся с площади, и ждали.