Кружилиха

Никита Трофимыч терпеть не мог Грушевого за то, что тот ходил к Нонне. "Если ты женатый человек, - ревниво думал Никита Трофимыч, - то незачем шляться к незамужним женщинам: одно неудобство, и сплетни, и дурной пример для молодежи". Ему очень не хотелось, чтобы Нонна выходила замуж. Он понимал, что это неразумное, жестокое желание, но не мог его заглушить. Пусть бы жила тут и жила, как вдова Андрея. Иногда он думал, что она, может быть, раскаялась, только из гордости не показывает; раскаялась и оплакивает Андрюшу, и так и доживет до старости, верная его памяти... Если бы это было так! Он бы ее ближе дочери принял к сердцу, наравне с Павлом принял бы.

В один прекрасный день Грушевой позвонил в конструкторский отдел и вызвал Нонну.

- Нонна Сергеевна, - сказал он срывающимся голосом, не поздоровавшись, - вы избегаете меня, не изволите отворять на мои звонки, когда я заведомо знаю, что вы дома... Но я настоятельно прошу вас принять меня сегодня по делу, касающемуся всей моей дальнейшей судьбы...

Она вслушалась: тон ожесточенный, - пожалуй, здесь не пахнет любовным объяснением... Она спросила:

- Может быть, мы поговорим у нас в отделе?..

- Нет! - сказал он. - Избавьте меня хоть от этого. Я не задержу вас больше десяти минут.

- Хорошо, приходите, - сказала она.

Конечно, он пробыл не десять минут, а два часа, - но уж бог с ним: это был его последний визит. Он обрушился на Нонну с отчаянными упреками: она погубила его будущее! Сегодня директор сказал ему, что его цех будет оборудован для массового производства тракторных деталей! Какие-то форсунки... Его цех! Столько раз отличавшийся в годы войны!.. Он будет начальником цеха, производящего форсунки!.. Да как он будет смотреть в глаза людям, которые привыкли уважать его?! Конец жизни, конец всему! И кто это сделал? Она! Она! Которую он боготворил! В пятилетнем плане завода никаких запчастей нет! Директор сказал: "Это инициатива Нонны Сергеевны..."

- Он сказал так? - переспросила Нонна и больше не слушала Грушевого.

Под конец он закричал, что Зотов хоть сейчас возьмет его к себе, что Листопад не имеет права задерживать его черт знает для чего, и выбежал как безумный. Нонна спустилась вслед и заперла за ним дверь, - его уж и в помине не было... Она не думала о Грушевом, она повторяла про себя: "Это инициатива Нонны Сергеевны" - и старалась представить себе голос, который это произнес...

На другое утро к ней в отдел позвонил Листопад.

- Нонна Сергеевна, - сказал он, - здравствуйте, Нонна Сергеевна... Я вас побеспокоил, чтобы сказать вам, что я решил послушаться вашего совета - перевести цех Грушевого на тракторные части.

"Совсем не для этого ты меня побеспокоил, - подумала она, - ты рад, что у тебя есть этот предлог..."

А вслух сказала:

- Очень рада. По-моему, это хорошо.

- Не знаю, - сказал он, - люди не очень-то довольны. Мечтали о большем... как вы. - У него был возбужденный, счастливый голос. - Вот так, значит, Нонна Сергеевна...

- Очень рада, - повторила она.

Она подождала, не скажет ли он еще что-нибудь. И он молчал и ждал, не скажет ли она еще что-нибудь. Но что она могла сказать? Флиртовать по телефону?.. Подождав несколько секунд, она сказала:

- Благодарю вас, Александр Игнатьевич. До свиданья.

- До свиданья, - ответил он.

Вот и весь разговор. Сколько он длился? Минуту?

Как-то раз они встретились в коридоре заводоуправления, на повороте. Она шла быстро, он чуть не наскочил на нее, вздрогнул и забыл поздороваться. Она улыбнулась и прошла. Слыша, как удаляются его шаги за ее спиной, она подумала:

"Так пройдет и зима, и лето, и не будет ничего, что должно быть. Раз это должно быть, зачем откладывать? Я пойду навстречу тому, что должно быть".

Лида Еремина терзала Сашу Коневского по всем правилам жестокой любовной науки.

Как только она заметила, что он влюблен, она сейчас же стала его терзать и ни разу не давала ему пощады. Мальчишек надо терзать, иначе они слишком много воображают о себе.

Если Саша предлагал пойти вместе в Дом культуры или в кино, Лида говорила:

- Не знаю, я, кажется, уже кем-то приглашена...

Если Саша убеждал ее, что она не может сделать ничего умнее, как выйти за него замуж, она говорила:

- Что ты, что ты! Я так молода, мне учиться нужно, я, наверное, поеду учиться в Москву.

- Почему же, - горячо спрашивал он, - ты не можешь учиться здесь?

- Ах, мне здесь все надоело! - отвечала Лида.

Когда она видела, что у Саши вот-вот лопнет терпение и молодое самолюбие восторжествует над любовью, Лида надевала свое голубое платьице, в котором она выглядела уже вовсе неземным созданием, и начинала отвлеченно говорить о том, что все-таки только девушки способны на глубокое и самоотверженное чувство, а у молодых людей все больше на словах... И Саша снова присыхал накрепко. Смелый и честный Саша Коневский, перечитавший кучу книг, член бюро горкома комсомола, был беззащитен перед тоненькой девушкой с голубыми глазами.