Кружок друзей Автандила (Повести и рассказы)

Очередным видением перед уже довольно раздраженно ворчащим залом возник некий тип в военном кителе без погон и в этой, как ее... ну, не в буденновке, но тоже нечто конное... впрочем, неважно. А важно то, что достаточно мощным и потому хорошо слышным даже на моей верхотуре голосом он с назидательными подвывами под видом интимной лирики, которой явно жаждал стосковавшийся по доброму слову народ, начал излагать кое-как зарифмованную чудовищную пошлятину по поводу опасности преждевременных половых связей, в результате которых доверчиво отдающиеся девушки в интересное положение попадают довольно быстро, а вот замуж, совершенно наоборот, могут не попасть и вовсе, хотя и пытаются прямо по горячим, так сказать, следам вырвать у партнера некие обязательства. Но партнеры тоже не дураки, а посему, получив свое, отводят глазки и скромно не говорят ни да, ни нет. В общем, кошмар.[16]

Я, как сейчас помню, решил подождать еще одного выступающего и, если по-прежнему в зал будет поступать все та же чушь, да еще и без малейшей приправки скандала — хотя, может, я уже и подзабыл чего, и скандалы в этом зале закончились лет за десять, а то и за двадцать до того вечера, но не в этом дело — тогда безоговорочно уходить. Уйти, однако, пришлось несколько раньше, и виной тому была толстая угреватая реалистка... пардон, ремесленница, втиснутая в деревянное кресло слева от меня. Стихотворение на темы половой морали еще звучало крещендо, когда я ощутил некое движение над своим левым локтем и, скосив на секунду глаза, увидел, как пухлое розовое лицо собирается в плачущую гримасу, укладывая прыщи в стремительно возникающую на нем сеть складок и морщин, а из ее правого, видимого мне глаза вот-вот должна выкатиться и тут же затеряться в пересеченном ландшафте первая слеза. Случайную мою соседку жалостное стихотворение пронимало до души. И не успело последнее слово стиха дозвучать в зале, как в тот еле заметный момент тишины и молчаливой неуверенности, что всегда возникает перед аплодисментами, вонзился какой-то утробный коровий голос несчастной девицы:

— Как с мине списано!

И она разрыдалась. Многие обернулись посмотреть на так громко и своевременно заявившую о себе героиню стихотворения, в результате чего аплодисментов автору досталось заметно меньше, чем он рассчитывал. Тут я понял, что вечер решительно не удался, и начал пробираться к выходу.

VII

Почти у самой двери, выводившей из потного зала в прохладу широкой лестницы, я чуть не столкнулся с довольно высоким, в беспорядочной шапке волос парнем, с некоторой несвоевременной вычурностью одетым в длинное черное пальто с обмотанным вокруг шеи и ниспадавшим и спереди и сзади чуть не до колен бесконечной длины белым шарфом. Тоже мне, Бруммель![17] Парень шел напролом, никого не видя, размахивая длинными руками и довольно громко бормоча что-то себе под нос. Отдельные слова из этого бормотания можно было разобрать:

— ...позор!.. стыд!.. профанация!.. ничего святого!..

Такая реакция на вполне обычную чушь, особенно вкупе с неадекватным в те далекие дни требованием святого, меня заинтриговала, и, поддаваясь неожиданному велению своего демона, я с некоторой аффектацией и достаточно громко для того, чтобы наверняка быть им услышанным, заметил:

— Боже мой, как такую пошлость можно выносить дольше пяти минут!

— Больше пяти!? — немедленно обернулся ко мне словно бы даже ждавший подобной реплики парень. — Да как это вообще возможно выносить! Это еще и уродство!

— Да уж, — охотно согласился я, — красоты я там не разглядел ни грана!

— Значит, вы понимаете? Должно быть просто и красиво! Просто и красиво! И много ли для этого надо?

— Конечно, — попытался соответствовать я. — Всего три качества потребны для красоты: целостность, гармония и лучезарность![18]

— Что-что? — недоверчиво переспросил парень, благополучно избежавший, видимо, в своей жизни встречи с Фомой Аквинским, равно как и с Джойсом. — Какая лучезарность?

— Ну, так, вообще... в высоком смысле... — я неопределенно воздел палец вверх.

— А... — неожиданно успокоился парень, — вот именно!

Мы вышли из зала и как-то само собой побрели по быстро пустеющим окрестностям... Случайный мой знакомец продолжал теоретизировать.

— И люди ходят, толкаются в очередях, тратят свои кровные, убивают вечера — и все это ради того, чтобы слышать все ту же пройдошливую обойму, присосавшуюся к дефициту прекрасного в нашем мире и жиреющую на этом самом дефиците не по дням, а по часам! Что они скармливают слушателям — похабень про соблазненных школьниц, дозированную критику злоупотреблений властью и псевдоактуальную переложенную на современный лад эзоповщину вкупе со лживой тоской по березовым ценностям! Называя поэзией вымученные в предвкушении иудиного гонорара сочинения на заданную тему! И все это при том, что есть люди, не входящие в их псевдопоэтическую тусовку, но создающие прекрасность не лживую, а настоящую...