Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!»

Вылеты на боевые задания у наших коллег по базированию были не такими частыми, как у нас, но задачи они решали аналогичные – прикрытие войск от ударов немецкой авиации.

Боевого взаимодействия с румынами не было. Поэтому ни времени вылета групп, ни характера заданий, ни района их действий мы не знали, хотя встречаться в воздухе нам иногда все же приходилось.

…Восьмерка «иаров» вылетела на задание с утра. Минут через пять в воздух поднялись и мы в таком же количественном составе. Когда внизу появился район прикрытия, оказалось, что мы с румынами – соседи, «лавочкины» на высоте 2500–3000 метров, «иары» метров на пятьсот ниже. Наше командование, по всей вероятности, координировало действия авиации. Если румынские пилоты, летавшие на «мессершмиттах», патрулировали в районе боевых действий наземных войск одни, то «иары» всегда находились под прикрытием наряда советских истребителей.

В том вылете, помнится, появились две девятки немецких Ю-87. Их сопровождала восьмерка Ме-109. На перехват противника устремились и мы, и румыны почти одновременно. «Иары» оказались на одной высоте с «лапотниками» и сразу атаковали флагманскую девятку. «Шмитты» кинулись было на них, но мы преградили путь фашистам.

Атаку первой четверки «сто девятых» отбиваю я своими парами. Фашисты лезут вверх, но там их встречает Тернюк.

Вторая четверка Me-109 упорно наскакивает на румын.

– Первый – мой! Бей второго, – командую ведомому.

От очереди огня Мудрецова противник уходит в сторону. Я успеваю сблизиться с ведущим «сто девятых». Удар – и участь его решена!

Из атаки правым боевым разворотом мы устремляемся вверх – там тоже «мессершмитты». Уклонившись от огня Тернюка, они пытаются прорваться к «иарам», видимо, считая их более легкой добычей, а может быть, немцы особенно злы на них. Думаю, что и то, и другое.

Во время разворота на ведомого я оказываюсь позади Мудрецова, а он – в хвосте у «сто девятых».

– Мудрецов! Бей ведомого! Прикрываю. Очередь моего напарника – и еще один фашист идет к земле.

Румыны, видя, что мы не пропускаем к ним «шмиттов», смелее атакуют «лапотников»: горящий бомбардировщик противника падает. Молодцы союзники!

«Сто девятые», оставшись вшестером, значительно снизили активность. Сразу видно: растерялись, засуетились, не зная, что предпринять. Тернюк незамедлительно использует панику в группе врага и, прорвавшись ко второй девятке «юнкерсов», сбивает одного.

Запаниковали и бомбардировщики: круто развернувшись, почти на пикировании, они уходят на запад. «Мессы» незамедлительно ретируются следом за подопечными.

Когда мы вернулись из боя, румыны были уже дома и встретили нас на стоянке «лавочкиных». Радостные, возбужденные удачным боем, они крепко жмут нам руки, бесконечно повторяя полюбившееся им слово: «Молодец, молодец!..»

Командир союзников говорит нам с нескрываемой признательностью:

– У вас, русских, слова не расходятся с делом. Хорошо! Молодцы! Спасибо, друзья!

– А как же иначе? – удивляется Мудрецов. – Сказано – сделано!

– Он прав. Это мой ведомый, – не без гордости указывая на него, обращаюсь я к румынам. – Валентин только что сбил «мессершмитта». Вы тоже ребята – не промах! Мы видели, как ловко вы свалили «юнкерса». Чья работа?

Удача в бою, оказывается, сопутствовала командиру, и я поздравил его с победой.

– Будем надеяться, что это только начало вашей расплаты с фашистами.

Румыны понимают, что у нас мало времени для разговоров.

– Успеха вам! До встречи на ужине, – вежливо попрощался старший, и они ушли на свою стоянку. Мы занялись разбором схватки и подготовкой к следующему вылету…

К середине дня, когда я проходил мимо аэродромной беседки, невольно обратил внимание, как румынские пилоты азартно резались там в карты. Вдруг один из них вскакивает и, показывая на часы, говорит по-русски, по всей вероятности для того, чтобы я понял, одно только слово: «разведка». Летчик торопится к самолету, а я, не выдержав правил «дипломатии», спрашиваю старшего:

– Слушай, камрад, что это за порядок у вас? Ни предварительной, ни предполетной подготовки? Вот и сейчас ваш товарищ ушел в полет без контроля, без единого слова напутствия…

Румын искренне удивлен, его правая бровь ползет вверх:

– Напутствие? А для чего оно? Задача, условия полета ясны, а как выполнять, пусть думает сам. Он – офицер и научен этому в школе.

Теперь пришел мой черед удивляться: что это – бравада или реальность? Скорее всего и то и другое. Ничего не попишешь: свои законы, свой порядок.

К вечеру, когда боевых вылетов уже не предвиделось, наши летчики собрались в столовой. Из зала, где сидели румынские пилоты, лилась красивая мелодичная музыка. Они проявили большую любезность и гостеприимство: к нам подошла делегация с приглашением провести вместе вечер после такого удачного летного дня.

Мы охотно согласились. Интересно было посмотреть, как отдыхают коллеги. Как воюют, уже видели: вроде бы и неплохо, да без нашей удали, без огонька…

Прошли в зал. Начались тосты за дружбу, за освобождение Румынии от немецко-фашистских захватчиков, за послевоенный мир на всей планете.

У румын вместо боевых ста граммов водки была цуйка и очень много виноградного вина: пей – не хочу! Но мы пили умеренно, хотя, не скрою, за некоторыми столиками наша «Катюша» выходила не только «на берег крутой», а зашла гораздо дальше, чуть ли не до «Священного Байкала». И, кроме мотива, от старинной русской песни мало что осталось.

Нас хорошо приняли как гостей румынских пилотов, как освободителей румынской нации. Мы расходились веселые и влюбленные в этот мир под чужими звездами. Разговор о будущем румынской нации, о ее нравах и обычаях долго не затихал среди наших летчиков. Судьба этого народа в его собственных руках…