Крылатые и бескрылые

— Как что? — обиженно переспросил летчик. — Каждая фигура — маневр в воздушном бою. Учет летнего качества истребителя. Ты что, не понимаешь разве? — Он ткнул пальцем в первую фигуру и добавил с гордостью: — Вот эта сделана после первого воздушного боя.Тогда я удачно «пуганул» очередью «мессера». Классически получилось! Тот сразу перешел в штопор и врезался в землю.Листая страницу за страницей, летчик объяснял каждую зарисованную фигуру. Слушая его со вниманием, Макаров кивал головой, а когда тот умолк, вопросительно посмотрел другу в лицо.

— Видишь ли, Петя, полет в звуковой зоне качественно отличается от зафиксированных тобою моментов поведения истребителя, рассчитанного еще по законам старой аэродинамики.

— Мы сегодня спорили с Бунчиковым, — сказал летчик. — Он верит Власову. Говорит, что эту чертову зону звуковой скорости попросту прорвет усовершенствованный, мощный реактивный двигатель.

— Что же ты ему ответил? — с любопытством спросил конструктор. — В словах Бунчикова есть доля правды.

— Да–а… — вздохнул летчик, — есть доля правды, но мне нужна вся правда! Я хочу знать, а как же за этим «звуковым барьером» — сохранится ли устойчивость машины?.. Может получиться — перепрыгнешь «барьерчик» и плюхнешься на землю с высоты километров двенадцать… И черт бы с ней — я готов! Но останутся ли какие-нибудь следы, которые помогли бы конструкторам разгадать таинственный закон преграды?

Федор нахмурил брови и ничего не сказал в ответ. Поднялся, тихим шагом обошел вокруг стола, медленно повернулся к Боброву. В его лице было что-то по–детски миловидное, хотя оно и оставалось сердитым.

— Петя, в крайнем случае мы укрепим специальный прибор на пилотской ручке, чтобы он фиксировал твои действия при управлении машиной. Если ты «плюхнешься», я буду знать, что произошло в части вибрации и прочее. Но у меня нет самозаписывающего прибора, который бы мог объяснять глупость. Предупреждаю, если ты еще один раз скажеш: «я готов», то я просто не допущу тебя к машине!

— Да я лишь к слову, чего вдруг пузыришься… С закрытыми глазами не летаю. Шучу, а ты панихиду по мне!..

— Мне сейчас не до шуток, Петр! — серьезно сказал Макаров.

Глава четырнадцатая

По заводскому двору шли директор, главный инженер и парторг. Направляясь в сторону заводоуправления, Соколов и Веселов негромко разговаривали между собой. А Грищук слушал, и усмешка кривила его губы. «Не в том ли состоит его вера в Макарова, что он менее устал, чем я», - думал он о директоре завода. Ему не хотелось обострять начавшийся еще с утра спор.

— Жалоба Власова это попытка замутить чистую воду, Павел Иванович, — повернув голову к Грищуку, сказал Соколов. — Твердя: «мои ученики», он стремится обеднить индивидуальность каждого из них. И вам давно бы следовало сказать ему: перестаньте пыжиться! И вообще, думается, хватит уже! Высказался он в своем заявлении совершенно исчерпывающим образом. А ваше мнение, Григорий Лукич?

— Мое мнение, Семен Петрович?.. — переспросил парторг. — На ваш вопрос хотелось бы ответить стихами. Можно?

— Любопытно? — усмехнулся Соколов. — Не вы ли их сочиняете?

— Нет. Но послушайте. Стихи очень хорошие!

Средь мира дольного Для сердца вольного

Есть два пути. Взвесь силу гордую, Взвесь волю твердую, -

Каким идти?

— Вот как! — проговорил Соколов.

Одна просторная Дорога - торная. Страстей раба…

— А другая? — усмехнулся Соколов и сам уже продолжил:

Другая - тесная Дорога; честная,

По ней идут Лишь души сильные, Любвеобильные,

На бой, на труд.

— Да, вспомнилось!.. — вздохнул директор. — «На бой, на труд!..» Это и нас касается. Слышите, Павел Иванович?

— Я все слышу, Семен Петрович, — невесело усмехнулся Грищук. — Но вот от Макарова не слышу, какие у него результаты с его новыми экспериментами. А время бы уже поделиться ими. Когда-то всем нам думалось, что мы на верном пути. Кто из нас не думал, что именно наш завод первым прорвется за «звуковой барьер». А тут вдруг — все не так, не тем, оказывается, путем мы шли!..

— Я лично никогда не думал, что стоит протянуть руку— и желаемое в нашем распоряжении, — возразил директор. — Славу добывают напряжением ума и нервов, как в битве!

— Зачем же тогда было выходить с поля боя?..

— А затем, чтобы собраться с силами и с другой стороны ринуться на противника. Вы говорите — прорвись мы к «звуковому барьеру» —и слава! Бунчиков однажды почти вплотную подошел к нему, но, перемахнув тысячу километров скорости, перестал чувствовать машину, лишился с ней взаимосвязи, потерял управление. Не обладай он хладнокровием, его не спас бы парашют.

— Но ведь обломки самолета, Семен Петрович, многое нам подсказали. Изучив их, мы скорректировали…