Крылатые и бескрылые

Несколько позже, устроившись за столиком в самом углу полупустого зала, Давыдович заговорил тихо, тоном упрека:

— Меня шокирует тон вашего Модеста Ивановича. Я не давал присяги ходить у него в пристяжке!..

— Странно, в прошлые годы вас это не шокировало, — холодно возразила женщина. — Помнится, коренным вы никогда не ходили. Тогда вам и в голову не приходило рассуждать о формах приличия. Должна предупредить, что Модест Иванович располагает достаточными средствами заставить вас быть скромнее.

— Это ультиматум? — робко спросил адвокат.

— Ничуть! Милый совет другу.

— Но я ему ничем не обязан… — Давыдович все еще старался говорить спокойно и свободно, как у себя дома.

— Вам только так кажется, что вы ему не обязаны, — сдержанно, даже лениво возразила она. — По меньшей мере это странно слышать от вас, Михаил Казимирович.

Выждав немного, пока Давыдович овладел собой, женщина пояснила:

— Оба мы с вами остались в наследство Модесту Ивановичу…

Давыдович пристально посмотрел на нее, соображая, к чему она клонит. Но так как она молчала, ответил обиженно:

— Человека нельзя передавать в наследство, как вещь, Марфа Филипповна. Человек обладает даром мышления и речи. Наконец, закричать способен. Я не желаю, чтобы он обращался со мной, как ему вздумается… Подавай все, что ему захочется, а как это сделать- его не касается!

— Не наивничайте, Михаил Казимирович, — обрывая Давыдовича, иронически усмехнулась женщина. — Модесту Ивановичу вы не нужны как человек. Ему нужна ваша способность делать нужное дело. Напрасно вы думаете, что все прежнее позабыто… Ну хорошо, хорошо, не буду пугать. Одним словом, сейчас вы обязаны помочь своей любимой доченьке устроить ее семейное счастье. На сегодня это главное. И Модест Иванович не рекомендует тянуть…

Женщина еще минут пять, ласково улыбаясь, давала указания Давыдовичу, от которых холод охватывал его душу.

«Боже мой, это при теперешних то условиях жизни!..»- подумал он, расставшись с ней на улице. Пугающие мысли не покидали его до самого дома.

Возвращаясь в дурном настроении с работы, Давыдович часто жаловался жене на здоровье, на дела…

— Все меня раздражает на службе — выскочки, карьеристы, контроль, бессилие помочь ближнему, когда этого очень хочется. Душе противно видеть, как едва оперившиеся юристы поучают тебя. Не согласен, не согласен!..

Когда Полина Варфоломеевна бывала не в настроении и не имела желания завязывать споры с мужем, она саркастически отвечала ему:. «Знать, батенька, ты умнее всех. Вот от чего несогласие твое со всеми». И тотчас уходила на кухню, прикрывая дверь поплотней, чтобы не слышать негодования мужа. Хотя она и смотрела на него, как на нечто несовершенное, нуждающееся в ее опеке, но не любила, когда он кричал и размахивал руками. В тот день Михаил Казимирович явился домой раньше обычного.

— Мамочка, я сегодня совсем не в духе, — торопливо проговорил он и уже хотел было пройти мимо жены, но, прислушавшись, остановился. — Люда занимается?

— Говорится к докладу. Что-то там по ученой части.

— Ей замуж надо готовиться… Все хотят быть учеными.

Жена пристально посмотрела на него.

— Вижу по тебе, проиграл ты дело? — спросила она, потом строго предупредила: — Не вздумай говорить мне неправду!

— Не в этом суть… — уклончиво скороговоркой ответил Давыдович. — Сколько несправедливости в этом ученом мире!

— Да ты не захворал ли, голубчик?

— Вон Василия Васильевича выживают!.. Вчера видел его. Говорит, ненужный стал! Вырастил замену себе, значит, можно и по шапке. Не прогневайтесь, мы уже сами с усами! Как это тебе нравится? Где же совесть, справедливость?..

Полина Варфоломеевна знала Власова, как хорошего человека, поэтому сообщение мужа удивило ее.

— За что же с ним так? Сколько лет на заводе и вдруг…

Давыдович и сам сожалел, что Власов не рассказал ему подробностей о ссоре с Макаровым, как он ни добивался этого.

Из соседней комнаты послышался голос дочери:

— Мы будем сегодня ужинать? Полина Варфоломеевна спохватилась.

— Заговорились мы с папой. Ужин готов, — и с этими словами поспешно ушла на кухню.

Люда вышла в гостиную, поправляя накинутую на плечи пуховую шаль. Обойдя стол, стоявший посредине огромной квадратной комнаты, остановилась перед отцом. Ее серые глаза, такие же проницательные, как у матери, постоянно приводили Михаила Казимировича в смущение. «Что она так смотрит на меня?»- подумал он, сдерживая раздражение. Ему очень хотелось чем-то развеять теснившиеся в голове плохие мысли. Он сел в кресло, закрыл глаза и стал думать о дочери. Боже, как это было недавно! Будто вчера он за руку водил ее в школу, а сейчас она уже взрослая, красивая девушка. Конструктор самолетов!..

— Ты что-то о молекулах рассуждала, Людочка, — заговорил он ласково. — В связи с чем это, дочка?

— Наша комсомольская организация решила провести серию научно-популярных докладов. Я вот готовлюсь…

— В конструкторской?

— Нет, для заводской молодежи.

— Это для них так важно — о молекулах?

— Думаю, что да! Моя первая лекция…

— Но они поймут что-нибудь?

— Конечно!

Люда спокойно отвечала на вопросы отца, хотя ее сердили его ужимки и ирония.