Крылатые люди

В этот момент Владимир увидел идущих к их стоянке девушек-зенитчиц из охранения аэродрома. Владимир уже замечал, как эти девушки, сперва очень робко, издали провожали их в боевой полет. Сейчас подошли поближе, вчетвером остановились живописной группой у сосен, позади строя. По-своему, по-девичьи кокетливо к ним приспособилась и солдатская одежда: туго затянутые ремнями рюмки-талии, короткие узкие юбки-хаки, аккуратно заштопанные на коленках чулки в резинку, раструбы начищенных кирзовых сапог и главное — буйство волос из-под выгоревших пилоток. На лицах взаимно-подзадоривающие усмешки. А глаза?.. Глаза все же выдают, глаза полны тревоги…

— Экипаж, смирно! — приказал Владимир. — Если б вы знали, кто на вас смотрит! Всем улыбаться! Ну вот, то-то же… Улыбаться, улыбаться, на вас смотрят такие глаза! — Владимир вышел вперед, подался в сторону: — Теперь… Кру-гом!.. Девушки, вы не глядите, что мы такие строгие. — Девчонки заливаются смехом, закрывают лица. — Знайте, перед вами самый что ни на есть цвет мужчин АДД! Ну вот ей-богу! Ведь это орлы! Все на подбор и с ними… гм… дядька Черномор. Когда вернемся, вам проще простого будет выбрать себе по сердцу. Не так ли? Ну и хорошо. Теперь, девчата, прошу прощения.

И, уже приосанившись, накинув строгость на лицо, Владимир отчеканил: — Кру-гом!

Строй четко шаркнул в два приема подошвами и задниками сапог, оказался снова лицом к самолету. Владимир молча и неторопливо прошелся вдоль строя. Парней как подменили: глаза сияют, раскраснелись лица. "Теперь с ними можно атаковать хоть преисподнюю".

Он все хорошо продумал. И в наступившей минутной паузе дал возможность каждому из своих парней почувствовать в груди накат клокочущей отваги, жажды отчаянных действий. И, довольный достигнутым, он заговорил, но уже тихо и спокойно:

— Теперь я должен вам сказать самое главное. Родина доверила нашему экипажу необычайно важное задание — нанести бомбовый удар по столице рейха, по самому Берлину!

Как ни догадывались уже парни об этом, все же услышанный из уст командира приказ вызвал в их рядах оживление. Владимир шагнул опять вдоль строя, ненароком поглядывая на лица: "Нет, не оробели".

— Больные есть?.. Нет. Хорошо. Все ли себе представляют исключительную важность задания?

— Представляем, командир.

— Так точно!

— Как не представлять!

— Вдарим по логову!

— Не посрамим, командир!

— Ладно, верю. Только знайте: Гитлер помирать не хочет! Как кошки, должны видеть в темноте! Не ждите, когда «мессер» прошьет нас трассой, опережайте его своим огнем. И коли даже промахнетесь, — он силы нашего огня не выдержит, сдрейфит. Ну, кажется, все. И помните: держаться будем до последнего вздоха. Поклянемся же не отступать!

— Не отступать!

— Что ж… Время. Можно и одеваться. Запуск — по ракете. Кто следит за ракетой?

— Я, Легкоступ, командир.

— Хорошо. Не прозевать.

— Есть не прозевать!

За год войны Пономаренко привык взлетать на предельно нагруженном бомбами самолете. Усаживаясь в свое кресло, он безупречно спокойным голосом приказал всем пристегнуться ремнями, подтянуть их покрепче. Парни выполнили это молча. Может быть, кое-кто из них подумал, что шесть пятисоток на борту — не фунт изюму!.. И хоть на них взрыватели и законтрены, а все же, не дай бог, если лопнет резина на колесе или сдаст двигатель в момент отрыва… Экстренная посадка с таким грузом на брюхо — это «амбец», как говорилось тогда. Тут уж и души вознесутся, и тела.

Такие мысли будоражили и Пономаренко в первые дни войны, когда он пересел со своего почтового Пс-40 на дальний бомбардировщик ДБ-ЗФ, груженный тринадцатью стокилограммовками. Но от полета к полету это ощущение телесной близости к смертельному грузу притупилось.

Солнце погрузилось за бугор чуть правее взлетной полосы, и Пономаренко, выруливая к началу бетонки, видел, как спряталась солнечная краюшка.

Вырулив точно на осевую линию бетонной полосы и затормозив машину, он даже не вспомнил, что сидит в трех метрах над шестью чудовищами, и тихим, предельно бесстрастным голосом попросил каждого на борту доложить о готовности. Первым доложил штурман:

— Капитан Легкоступ готов.

— За бомбардира старший штурман полка, майор Лебедев, к взлету готов.

— Второй летчик, капитан Макаренко, готов.

— Старший борттехник, капитан Дубовой, к полету готов.

— Кормовой стрелок, старшина Лысаков, готов. Всего на борту их было вместе с командиром одиннадцать, и все четко сказали «готов».

Осталось прожечь свечи, и Владимир коротко дал газ поочередно, начиная с первого (счет слева), всем моторам. Вслушиваясь в энергичное нарастание гула, он скорей подсознательно отмечал про себя: "Первый — порядок. Второй — тоже. Третий, четвертый — хорошо".

Неторопливый, основательный взгляд на приборы слева направо, и, не отметив никаких ненормальнстей. летчик высунул руку в открытую форточку фонаря. Дежурный командир, оглянувшись кругом, энергично выбросил вперед руку с белым флажком: "Взлет разрешаю!"