Крылатый пленник

Уборная самая обычная, дощатая, худая, сколоченная, вероятно, русскими руками на крестьянский манер. У нас ведь на Руси кабинет сей не в особом почёте, как у немцев. Наши норовят побыстрее управиться с делами и, — х оду! — а немец нет, тот ещё три газеты прихватит, почитать в уединении… Здесь, в этой уборной, всего два очка, оба маленькие. Поджидая товарищей, Вячеслав оторвал руками верхнюю доску с одной половиной очков. Теперь путь открыт. Только что-то замешкались товарищи…

Наконец вялой походкой приплёлся лейтенант Волков, весь напряжённо подтянутый внутренне, но удачно имитирующий дряблость и расхлябанность. Ещё через несколько минут пришёл, держась за штаны, и Трофимов. Больше медлить нельзя. Посмотрели в щель. Постовой — в трёх шагах, но глядит в другую сторону, задумавшись…

— Пошли, ребята!

5

Первым сунув ноги в дыру, Вячеслав мягко спрыгнул вниз, на бережок. Здесь, под обрывом, внятно шелестела река, чернели ямки пустых стрижиных гнёзд, пахло сыростью и гнилью.

Опять шорох, прыжок — рядом со Славкой притаился на корточках Волков. Переждали минуту. Наверху тишина. Приземляется третий «парашютист» — Трофимов. У него стучат челюсти. Все трое внизу. Шуму нет, часовой, видимо, замечтался.

Все трое пластунами поползли вдоль берега, вниз по течению. Стоило кому-нибудь из конвоя или просто прохожему солдату глянуть под обрывчик, и короткая автоматная очередь разом оборвала бы три жизни, а стрелок смог бы целых девять суток гулять дома… Но первые сотни метров беглецы одолели благополучно. Только сильно стучали сердца после перебежки под защитой обрыва.

На пути голые кустарники. Путники укрылись в чистом сплетении этих прутьев и огляделись: оказалось, что отбежали на четверть километра. Следов не оставили — снегу почти нет; только кое-где хрустит ледок, земля чуть приморожена, быстрая вода в реке обжигающе холодна.

Выйдя из кустов, почувствовали себя в относительной безопасности от автоматных очередей. Погони и тревоги не было. На карьере стояла тишина, чуть доносился звон кирок и лопат. Больше невмоготу стало пробираться на четвереньках. Группа поднялась в рост и припустилась к лесу бегом.

Около часу бежали без оглядки, по свежему морозцу. И вдруг наперерез движению — река Изар, довольно большая. Видимо, в неё где-то близко впадает и та речка, вдоль которой сперва бежали, от карьера. Размышлять, рассуждать некогда. Кругом почти открытое пространство, холмики, деревья и чёрная, неприкрытая снегом земля.

— Идите сюда, ребята! Здесь дно видно. По грудь будет. Здесь и перейдём! — командует Вячеслав и подходит к ледяной кромке у воды. — Выбора нет!

За тоненькой кромкой ледка — прозрачная голубоватая вода, пугающая одним своим видом. Вячеслав раздавил береговой ледок, входит в реку. Следом за ним — оба товарища. Холод леденит душу, жжёт, подкатывает к сердцу, отдаёт в голову. Вода по пояс, потом по грудь. Двадцать пять, тридцать метров брода… Течение быстрое, того гляди собьёт с ног… И вот — опять берег, противоположный… Выходят из воды, но сколько её уносят с собой! Остановиться, отжать одежду нельзя — нужно бежать до укрытия.

В воду входили потные, из воды вышли окоченевшие, отяжелевшие. Вячеславу сослужила тут великую службу его спортивная закалка в детстве. Ещё в родительском доме он открывал летний купальный сезон на прудах в Покровском-Стрешневе со 2 апреля, дня своего рождения. Дело кончалось насморками и родительскими вздрючками, но страх перед ледяным купанием исчез ещё с детства. Потом спринт, бокс, футбол и хоккей продолжили закалку тела и характера. Здоровье не пропито и не прокурено, молодость сбережена… с молодости!

Опять пустились вперёд беглецы, дрожа от холода и перенапряжения. Когда добрались до густого ельничка, чуть не валились с ног. В укрытии выкрутили одёжу, вылили воду из сапог и ботинок. Хуже всех себя чувствовал Трофимов — у него в лагере начиналась голодная отёчность, и после купания сердце стало давать перебои.

— Как бы мотор не сдал, — озабоченно сказал он товарищам.

Но медлить было нельзя, да и требовалось согреться, не разводя огня. Больше других от холода страдал Вячеслав: под плохонькой лагерной курткой у него совсем не было белья. Руки сводило от стужи, мороз всё больше щипал за нос — к ночи быстро холодало.

— Бегом, братва, бегом — вперёд!

Двинулись в глубину леса, только бежать бегом уже не удавалось: исчерпался запас нервных и мускульных сил. Шли, задыхались, кашляли глухо, спотыкались. И некогда было полюбоваться красотою пейзажей. Курс на восток заменили покамест юго-юго-восточным. Такое решение подсказывал сам лес: нельзя было в светлое время выходить на поляны и открытые места. Мельком видели в просветах между деревьями снежные шапки альпийских гор. Из лагеря их не было видно, загораживали постройки. Теперь горы синели и розовели вдали, в последних лучах заката. Их окутывала голубоватая дымка. И красив был самый лес вокруг, тихий, величавый и… не враждебный!