Крылатый пленник

Этап ввели в один из средних бараков справа. У порога узников встретило существо, внешне похожее на человека и одетое в цивильную одежду в отличие от этапников. Лицом это был обыкновенный самец гориллы, которого природа несколько обделила растительностью на теле, компенсировав этот ущерб чернотою шевелюры. На его широкой груди красовался винкель, то есть треугольный нагрудный знак заключённого. В отличие от политических винкелей с красным полем, у него поле было зелёным, что свидетельствовало о принадлежности гориллоида к преступному миру и давало ему тем самым непосредственное преимущество перед «красными». Это был блокэльтестер карантинного барака Дахау, так сказать, обер-дневальный, или, по-здешнему, капо. Настоящее имя его осталось неизвестным узникам, а представился он им под кличкой дядя Володя.

Выродок, садист и убийца, он верой и правдой служил эсэсовцам и процветал в лагере Дахау, как шампиньон на навозе. Впоследствии узнали, что он русский белогвардеец, палач и истязатель ещё со времён гражданской войны на юге России. Стаж и профессия дяди Володи так пленили эсэсовское начальство Дахау, что оно предало забвению смертный приговор негодяю за «мокрое дело»[144] и пристроило его на работу по специальности. Зачем же зря погибать таланту!

В карантинном блоке Дахау всё было привычно пленникам по их предыдущему опыту в гитлеровских лагерях: те же трёхъярусные нары-вагонки, те же эрзац-матрасы из кручёных бумажных верёвочек, слегка подбитые слежавшейся стружкой, как в Мосбурге, те же тощие старые одеяла из эрзац-байки, тот же запах карболки и лизола. Это шлафциммер[145] карантина. Перед спальней — маленькая передняя комната, служившая столовой, со шкафчиками для мисок и ложек (они хранились под номерами заключённых). В этой передней комнате стояли два стола и деревянные скамьи. Входить в столовую и спальню разрешалось только босиком, колодки надлежало оставлять в коридорчике, причём устанавливались они в линейку, в самом строгом ранжирном порядке.

Вновь прибывшим дядя Володя выдал винкели с номерами и тряпицы-нашивки, заставив тут же накрепко пришить винкель на левую сторону груди, одну тряпицу с номером на правую сторону груди и вторую тряпицу на правое колено. У русских заключённых на спине куртки красной масляной краской написали букву R. Вячеславу достался винкель под номером 62525. Свой старый «пленный номер» он сдал в лагерном складе вместе с вещами. Новые винкели имели, разумеется, поля красного цвета.

И началась жизнь в Дахау, где главным законом для заключённого считалось правило «не высовываться». Утром выстраивали на аппель, считали заключённых, орали команды, изредка зачитывали какие-нибудь грозные приказы о наказаниях. С утра выдавался и дневной рацион хлеба, отвратительного по качеству, двести граммов. Бурду, именуемую кофе, разливали в миски — другой посуды не полагалось. Затем происходил процесс самого тщательного мытья ложки и миски от следов каффе, и посуда убиралась в индивидуальный шкафчик. Горе тому, на чьей ложке осталась бы зримая глазу песчинка или соринка! Его избивали до обморока барачные капо. После кофе капо выпроваживал всех на улицу. Входить в течение дня в штубе[146] категорически воспрещалось. Надлежало мокнуть, мёрзнуть или принимать в крошечном предзоннике карантинного блока «солнечные ванны» в арестантской куртке. Как на грех, после приезда узников в Дахау установилась холодная, сырая погода, приходилось целый день торчать под моросящим дождём на холодном ветру.

Тройка наших друзей бодрилась и здесь, но что-то давящее, жуткое, неотвратимое, как смерть, которая вот-вот должна подкрасться сзади и схватить за горло, висело в самой атмосфере, в сыром воздухе, смешанном с гарью крематория. Из предзонника можно было целый день видеть толстую мерзкую кирпичную трубу, закопчённую поверху. Из неё день и ночь валил чёрный дым. И звуки Дахау угнетали душу. Даже тележка кострыги, развозившая кофе и обеденную баланду (всё та же брюква или зеленоватая бурда с запахом шпината), была усовершенствована: она неслышно катилась по асфальту на дутых шинах. Ни о чём живом не напоминали звуки Дахау: шелест шин, колодочный ксилофон, шорох метлы, иногда лающий окрик, глухой удар или стон.

Весь карантинный блок состоял из трёх одинаковых секций, точно таких же, как и первая, куда попала наша тройка. Там были свои капо. Выходили все узники в одну зону, оцепляющую блок. Он представлял собою настоящий интернационал людей, чем-то неугодных Гитлеру: тут томились французы, голландцы, англичане, чехи, поляки, русские, немцы, югославы.