Крылатый следопыт Заполярья

Я оглянулся, ища среди зеленоватых лыжных ЛИ-2 золотистый флагманский ИЛ-12 на трехколесном шасси (по тем временам — новинка гражданской авиации).

— Не ищи, — сказал Черевичный. — Флагман сейчас в высоких широтах. Титлов повез на разведку генерала вместе с Михал Васильичем и Острекиным. Выясняет начальство, как там сейчас погодка, как ледок.

Грузовик тем временем въехал на берег. Морозный ветер, обжигавший лицо, стих. Дорогу обрамляли двухэтажные дома. Мелькнули вывески школы, чайной, магазина. Бревенчатая гостиница стояла на перекрестке. Выйдя из машины, я задержался на крыльце, припоминая, как выглядели эти места пятнадцать лет назад. Но так ничего припомнить и не мог: была пустыня — вырос городок.

— Ну, что скажешь: не та нынче Арктика, что была! — подытожил после обеда мои впечатления Иван Иванович. — Полярную экзотику теперь, брат, надо искать дальше к северу, на островах… Ну, да сам поглядишь, — подскок у нас на Котельном, в бухте Темп.

Итак, курс наш дальше, на север. С бухтой Темп на острове Котельном знакомлюсь на следующий день, став пассажиром ИЛа, который пилотируется Михаилом Алексеевичем Титловым, — флагманской машины нашей экспедиции. Мы вылетаем из Тикси вслед за Черевичным и Ильей Спиридоновичем Котовым, идущим с ним в паре. Их лыжные машины ЛИ-2 по скорости и запасам горючего уступают ИЛу. Кузнецов выпускает их вперед, чтобы затем нагнать на аэродроме подскока.

Зимовщиков-темповцев всего одиннадцать. За долгие месяцы уединенной жизни на острове они не избалованы визитами крылатых гостей и потому радостно возбуждены, принимая на льду своей бухты сразу три самолета. Тут, понятно, не то что в Тикси, — нет тракторов для буксировки крылатых машин, автоцистерн для подвоза горючего. Наземным аэродромным транспортом служат собачьи упряжки.

Пора взлетать и нашему флагману — на своем трехколесном шасси он отрывается легко, быстро набирает высоту К удобствам воздушного путешествия (в кабине тепло, отлично действует бензиновая печь, да и просторно — сидишь на своем свернутом спальном мешке, как на диване) я успел привыкнуть еще на пути от Москвы. Все мое внимание приковано теперь к тому, что происходит внизу под нами.

Вид зимней морской равнины изменяется на глазах. Это уже не белая, туго накрахмаленная скатерть мелководного моря Лаптевых, смерзающегося в единый припай — от материкового берега до Новосибирских островов. За отмелью начинается материковый склон с глубинами свыше двухсот метров. Еще час-другой полета к северу, и за материковым склоном, где глубины переваливают за две тысячи метров, идет глубоководная котловина Северного Ледовитого океана.

Могуч богатырь-океан… Белая скатерть внизу будто смята, разорвана исполинской силой — многоярусной мешаниной под, непрестанно движущихся между полюсом и тропиками, из конца в конец нашей планеты. В извечной тревоге и тесноте громоздятся друг на друга ледяные поля. После подвижек и сжатий, словно после землетрясений, тут и там возникают причудливые изломы трещин, гряды торосов, широченные полыньи. Сквозь пелену испарений черными окнами проглядывает бездонная пучина.

В Восторгаясь невиданным прежде зрелищем, я, однако, приглядывался и к соседям по кабине, занятым своими привычными делами. Вооружившись цветными карандашами, гидролог Николай Александрович Волков разрисовывал бланковую девственно чистую карту всевозможными условными значками. Ромбики, кружочки, треугольнички, стрелки, зигзаги — синие, зеленые, коричневые, красные — обозначают степень сплоченности и возраст океанского льда. Большим опытом, наметанным зрением надо располагать, чтобы запечатлеть на бумаге весь хаос, царящий внизу под нами.

Поглощен своими занятиями и флагманский штурман Штепенко. Время от времени, взяв секстан, он поднимается к прозрачному колпаку астролюка, измеряет высоту солнца. Щелкает логарифмической линейкой, сверяет курс, поглядывая на жирную черту, пересекающую градусную сетку полетной карты. На карте рябит цифирь, показывающая глубины океана. С каждым градусом к северу цифр все меньше и меньше. В том месте, где курсовая черта заканчивается жирным кружком, уже ни единой цифры. Там предусмотренный планом экспедиции пункт первой высадки на льду «области недоступности». Никто никогда прежде не бывал в этих краях. Полеты и посадки Черевичного накануне войны значительно восточнее. Дрейфы нансеновского «Фрама» и нашего «Седова» много западнее. Как-то чувствует себя сейчас Иван Иванович, неутомимый следопыт высоких широт? О чем толкует со штурманом своим Вадимом Петровичем Падалко, со спутниками в первой высадке Острекиным и Водопьяновым? Вопрос этот, показавшийся мне, новичку-пассажиру, праздным, занимал, однако, и флаг-штурмана.

— Леша! — крикнул Штепенко в радиорубку. — Как там связь с передними?

— Держу, Александр Павлыч. — Радист Алексей Иванович Челышев на мгновение повернул голову в полукружье наушников.

— Да вот они, передние, уже показались.