Крылья

– Что? – выдохнула она, округляя свои недетские глаза.

– Садись же! – снова закричала я и стащила с головы наушники.

Она подчинилась, продолжая таращиться на меня так, словно только что увидела говорящее дерево.

– Где он? – спросила я, зная, что ответ мне не нужен.

Я шагнула в узкий проем, соединяющий зону пилота с пассажирским отсеком, и едва не заплакала от переполнившей меня радости и грусти, боли и блаженства, силы и слабости. Вот он, миг, о котором мечтала столько дней. Вот он, человек, который сумел затронуть во мне все струны и заставил мою душу вибрировать и звучать, который наполнил меня музыкой и светом, который срезал обводку со всех моих проводов и заставил их искрить и плавиться.

Вот он.

* * *

Моя память подвела меня. Она не смогла справиться с этой непростой задачей – запомнить Феликса хотя бы вполовину таким, каким он был на самом деле. Ведь ни одна фотография или кинопленка не в силах передать мощь тихоокеанского шторма или истинную красоту закатного солнца.

Он сидел в кресле, откинув голову на подголовник, и смотрел в окно. На лице – никакого напряжения или нервозности. Он показался мне таким спокойным, что я начала сомневаться во всем, что сказала мне эта женщина, назвавшаяся его сестрой. Люди, которые собираются свести счеты с жизнью, не могут выглядеть так безмятежно. Он был похож на утомленного перелетом путешественника, а не на самоубийцу.

И только через несколько секунд мои глаза начали улавливать малозаметные, ускользающие от внимания детали: ненормальная бледность, сжатые челюсти, усталый взгляд, очерченный двумя полутенями, как будто ему выдалась длинная бессонная ночь. Или даже не одна.

Она не соврала: Феликс болен. В этом нет никаких сомнений. Как и в том, что все штормы рано или поздно разбиваются о земную твердь, а закатное солнце угасает за горизонтом.

Я шагнула к нему и замерла на полпути, собирая мысли и слова воедино. ив этот момент он повернул голову и посмотрел на меня. О, если бы над нами вдруг разверзлись небеса и сам Господь взглянул на меня своими божественными глазами, то, боюсь, это произвело бы на меня куда меньшее впечатление.

– Урсула? Какие-то проблемы с вертолетом? – спросил он по-немецки, приподнимаясь в кресле.

Я собралась с силами и ответила по-русски:

– Никаких. Чего не скажешь о сердце.

Его лицо оживилось неподдельным изумлением.

– Даже не знаю, чему больше удивляться: тому, что у первоклассного пилота могут быть проблемы с сердцем, или тому, что ты говоришь по-русски, – улыбнулся он. Похоже, угроза крушения не сильно его волновала.

– Я не пилот, – выдохнула я и, не пытаясь больше сдерживать слез, добавила:

– Феликс.

Меня начала бить такая дрожь, что стоило поторопиться. Неизвестно, сколько еще минут я смогу удержаться в этом теле, если мозг сейчас накачает его адреналином по самое не хочу. Но прежде чем я успела сделать к Феликсу еще один шаг, он оказался рядом со мной и прижал меня к себе.

– Лика, – его руки заскользили по спине, впиваясь в синтетику куртки. – Не уходи, побудь здесь…

– Я постараюсь, я постараюсь изо всех сил, – всхлипнула я.

– Оказывается, сойти с ума так просто.

Его реакция, его глаза… Ох, неужели тот факт, что я рядом, значит для него так много? Но что-то в его фразе насторожило меня, я всмотрелась в его лицо.

– Это не помешательство! Я в самом деле здесь!

– Еще какое. Представь, ты сидишь в пустыне и умираешь от жажды, и тут перед тобой возникает холодная бутылка Evian, – улыбнулся Феликс. – Скажешь, не помешательство?

– Я настоящая! – рассердилась я. – Я в Лугано! Я прилетела!

– Evian: live young[9], – пробормотал Феликс, закрывая глаза, но не выпуская меня из рук.

Я сжала его в объятиях, сунув руки женщины-пилота ему под рубашку, и заговорила громко и четко, словно это могло придать убедительности моим словам.

– Феликс, послушай, у меня слишком мало времени, а потом мне придется вернуться в свое тело, которое сейчас лежит на взлетной площадке, рядом с твоей рыдающей сестрой. Она сказала мне, что ты хочешь умереть. А я не могу просто взять и позволить тебе уйти!

Феликс открыл глаза, и теперь в них не было тумана.

– Я не разрешаю тебе умирать, слышишь? Потому что ты нужен мне! И потому что нам еще предстоит закончить то, что началось в тот день, когда мы встретились, и с тех пор не дает мне покоя. Я хочу быть рядом все те годы, что тебе отмерены, если ты позволишь мне…

Мое время истекло. Все вокруг начало терять яркость и контрастность.

– Я умоляю тебя, возвращайся. Возвращайся и обними меня настоящую. И я буду целовать тебя так, как не целуют самые упоительные галлюцинации!

«Я люблю тебя», – последнее, что силилась сказать я, но слова смешались в невнятную кашу. Я сделала последнее усилие над этим чужим телом и прижалась к нему, возможно, в последний…

Господи, дай мне сил осознать, что это, возможно, был самый последний раз.

* * *

Я распахнула глаза и подскочила от изумления: я все еще в вертолете?! Или почему все движется и на бешеной скорости пролетает мимо? Я стала вертеть головой по сторонам. Я снова в машине Дио!

– Дио, почему мы здесь? Куда мы едем?!