Крылья

– О-о, Ваша светлость! – громко шепчет Элли и засовывает руку в карман моих джинсов. Ни стыда ни совести. Я оглядываюсь по сторонам, но все в классе заняты своим делом: читают договоры и обсуждают с Неофроном детали.

– Не вздумай называть меня так, – серьезно говорю ей я.

– Не смею перечить вам… Ваша светлость.

Мне хочется унести ее из класса, перекинув через плечо, и отшлепать где-нибудь в укромном месте.

* * *

Мы собирались разъехаться домой к Рождеству. В день отъезда с неба посыпался рыхлый снег, и все выбежали на улицу забросать друг друга снежками накануне долгих каникул. Эланоидес – веселая, румяная, в толстой вязаной шапке, надвинутой на глаза, – скакала по заснеженной траве, потом морской звездой растянулась в сугробе. Я слепил снежок побольше и направился к ней. Чья-то мордашка сейчас отведает снега на вкус…

– Даже не думай! – вскочила Элли, раскинув руки.

Я размахнулся и… моя рука со снежком застыла на полпути. С серого неба вниз спикировало что-то пестрое. Эланоидес вскрикнула и замерла на месте: перед ней на снегу сидела дикая утка и неловко переминалась с лапки на лапку. Потом наконец осмелела, подошла к Элли и уселась прямо в ногах. Вслед за первой уткой с неба спикировала еще одна и заковыляла к первой. Эланоидес закусила губу и подняла на меня полные слез глаза.

– Крис, – позвала она как-то жалобно.

Я подошел к ней, ботинком отодвинул уток в сторону – те смешно отбежали, быстро перебирая оранжевыми лапками, – и обхватил Эланоидес руками. Ее всю трясло от волнения.

– Крис, у меня такое чувство, что я не вернусь в школу после каникул.

– Не говори ерунды.

– Я меняюсь, и птицы стали чувствовать это. Меня выбросит еще до Рождества, ощущаю каким-то шестым чувством…

Утки снова подбежали к нам и стали вертеться вокруг, оставляя на снегу следы лапок. Остальные ребята-десульторы забыли об играх и стояли вокруг, глядя на Элли во все глаза.

– Прочь! – я вспугнул утку, та отскочила, разбежалась и взвилась в заснеженное небо, вторая дернула за ней следом, развернув пестрые крылья. Элли плакала у меня на груди, снег крохотными звездочками падал на ее волосы.

Скоро за мной приехал иссиня-черный «мазерати» моего отца, а за Эланоидес – «порше» ее родителей. Я вернулся в Лугано, Элли – в Лозанну. Мы не виделись, но перезванивались чуть ли не каждый день. Она успокоилась, и ее голос звучал даже весело. Накануне Рождества я набрал ее номер снова, и отец Эланоидес поставил меня в известность, что Элли наконец «ушла в прыжок». Ее тело доставлено в клинику для поддерживающей терапии. А агенты Уайдбека наготове и ждут звонка от нее.

– Как это произошло? – спросил я.

– Элли обожгла руку, когда доставала выпечку из духовки. Ничего серьезного, но для прыжка хватило.

* * *

«Эланоидес сделала звонок, и с ней все в порядке», – вот все, чего мне удалось добиться от родителей.

– Где она сейчас? В какой стране? В каком состоянии? – пытался узнать я, но везде натыкался на прямо-таки Великую Китайскую стену. Уайдбек все держал в секрете. Кого будут вытаскивать и откуда – знали только генеральный, родители и агенты. Ладно, в конце концов я хотя бы знал, что она в надежных руках.

Потом я снова поехал в школу десульторов и попытался сосредоточиться на учебе. Иногда я звонил Эланоидес домой и пытался выяснить, где она и что с ней, но на мои вопросы ее родня отвечала крайне неохотно. Потом ее предки перестали говорить со мной вообще, а трубку начала снимать экономка – некая мадам Дюпри. Дюпри не то чтобы с радостью отвечала на мои вопросы, но она по крайней мере не бросала трубку. Наконец, месяца два спустя мне удалось добиться от нее, что Эланоидес дома, что с ней все хорошо, но та сама не хочет видеть меня.

– Почему она скрывается от меня? Мы были хорошими друзьями, – возмущаюсь я.

– Мне кажется, мадемуазель еще не вполне привыкла к своему новому телу.

– И что? Она собирается сидеть в своем доме целых три года?

– Да она вовсе не сидит, она ходит в кино и по магазинам, и…

– Ходит по магазинам? – тупо переспросил я.

– Да, вчера она купила чудное платье от Валентино…

– Платье, значит? – я прикрыл глаза в состоянии полного бешенства. – Я таки привезу ей утку, так ей и передай. Скажи ей, что звонил Кристиан и он был просто в ярости от того, что этот мерзавец Валентино может видеть ее, а Крис – нет.

На том конце провода воцарилась тишина, а потом раздался взрыв хриплого смеха: мадам Дюпри хохотала так, что уши закладывало. А потом гогот в трубке прекратился, экономка откашлялась и сказала:

– Не смею перечить вам… Ваша светлость.

Я застыл на месте, как громом пораженный.

– Элли? – потрясенно пробормотал я.

– Крис, – тихо отозвалась Дюпри.

– Я хочу увидеть тебя. Мне плевать, в какое тело тебя закинуло и что ты там себе напридумывала.

– Захвати бутылку вермута.

* * *