Крылья черепахи

Он еще поперхал и замолк. Кое-кто исподтишка посматривал на меня. Ну, мол, давай, народ в тебя верит, сделай что-нибудь или хотя бы успокой людей.

Я взглянул на часы. Без четверти три. И впрямь пришла пора что-то решать.

— Значит, так, — объявил я. — Ждем до четырех, но не просто ждем, а… Викентий, ты не откажешься еще раз слазать на крышу?

Он усиленно закивал. Бесспорно, с его точки зрения, я задал на редкость глупый вопрос: кто же в здравом уме откажется залезть на крышу?

— А… — начала Мария Ивановна.

— Не беспокойтесь, — упредил ее я. — Я сам его подстрахую. Пару простыней на полосы порвем – вот и веревка.

Думаю, что мне не показалось и Виталий в самом деле облегченно вздохнул. Я брал ответственность на себя. Ждать до четырех часов (почему, кстати, до четырех?) — это все же какая-то определенность. Это не просто ждать неизвестно чего и неведомо сколько.

— За порчу простыней платить придется, — подала неприятный голос доселе молчавшая Милена Федуловна. — Кто платить будет?

Рефлекторно я чуть было не назвал мгновенно пришедшего на ум Пушкина, но не стал оскорблять святых чувств почтенной словесницы. Ничего, сам раскошелюсь в крайнем случае, если администрация не пожелает списать убыток на форс-мажор.

— Простите, Феликс, — нерешительно подала голос Мария Ивановна. — А зачем на крышу?

— Камин затопим, — объявил я, вставая. — Нужно прочистить дымоход, он наверняка заткнут. — Ну, я пока на берег. Коле поесть оставили? Вот и хорошо, пришлю его сюда. Викентий, будь готов, никуда не убегай. Остальные могут начать рвать простыни. Лучше порвать их на узкие ленты и сплести их в жгуты…

— Сами разберемся, — подал голос Виталий.

Ему уже не терпелось приняться за работу. Давно бы так.

— Разбирайся, — разрешил я.

— Э! — прозрел вдруг Матвеич, уже, как видно, ощущавший себя законным постояльцем «Островка». — А чьи, едреныть, простыни? Мои?

Леня забулькал и захрюкал.

— Матвеич, — с чувством сказал я. — Дорогой мой. Зачем нам теперь простыни? Ты за одеяла держись, а белье – тьфу! Камин камином, а спать нам все равно придется одетыми, это я тебе точно говорю…

Извлекать затычку из дымохода (ею оказалась свернутая в шар древняя, насквозь мокрая, разбухшая телогрейка без одного рукава) пришлось сложным и канительным методом – сверху вниз. Теоретически для перекрытия дымохода хватило бы и обыкновенной задвижки, но где она теперь, эта задвижка, кому она понадобилась, кто ее вынул и унес и чей гениальный ум, спасая обитателей «Островка» от холодных сквозняков, додумался забить трубу первым попавшимся на глаза подручным предметом – оставалось гадать. Среди огрызков моста, из милости оставленных нам ледоходом, уцелел кусок перил, из которого вышла преотличная трехметровая жердь. На три-то метра плюс длина руки я и пропихнул чертову пробку, отринув помощь отважного, но слабосильного Викентия, причем мне приходилось все время следить, чтобы не заскользить вниз по металлочерепице. Я не был уверен, что сплетенный из фрагментов простыни и пододеяльника страховочный конец, протянутый в слуховое окно на чердаке, выдержит рывок – я все же потяжелее мальчишки.

И я с нежностью любовника обнимал трубу одной рукой, в то время как второй яростно работал жердью. Было в этом, наверное, что-то глубоко непристойное, потому что высовывающаяся из чердачного окна рожица Викентия имела тот самый вид, который приобретают все мальчишеские рожицы, когда какой-нибудь великовозрастный балбес снисходит к пацанам, чтобы осчастливить их скабрезным анекдотом.

А перед тем пришлось еще снимать с трубы узорчатый жестяной козырек, сверху нарядный, а снизу ржавый и буквально приросший к кирпичу. Веселое занятие! К тому моменту, когда я загнал сволочную телогрейку в недоступные глубины (дурак! надо было вбить в жердь гвоздь, подцепить и тянуть на себя!), я вконец измучился, а цветом рук, перемазанных ржавчиной и сажей, походил на гибрид афроамериканца и краснокожего.

— Гирю бы сюда, — помечтал я, тяжело дыша, — Гирю на веревке.

Викентий подумал самую малость.

— А топор подойдет? То есть не топор, а этот, как его, колун. Он тяжелый.

— Так, — сказал я, осмыслив информацию. — Где ты видел колун?

— А в подсобка, — небрежно ответил Викентий. — Там еще много чего есть. Только у этого колуна ручки нету. То есть этого, как его…

— Топорища, — подсказал я.

— Не-а, — убежденно сказал Викентий. — Топорище – у топора. А у колуна должно быть колунище.

— Тащи!

— А ругаться никто не будет, что я опять замки открываю?

— Я им поругаюсь! — заорал я. — Я им так поругаюсь!.. Тащи живо!

Малолетний взломщик не заставил себя ждать – я не успел ни заскучать, ни продрогнуть в холодном тумане. Сверху было видно, как у останков моста уныло топчется Леня, сменивший Колю на сторожевом посту. Из «Островка» вышла Мария Ивановна – тревожно глядела вверх, стерегла внука.

— Вот! — высунулся он, с трудом удерживая в обеих руках ржавый оковалок железа. — Ловите.

— Стой! — загремел я. — Не вздумай так кидать – бабушку зашибешь. К веревке привяжи, сейчас я тебе ее спущу…