Крылья для землянки

Удивление. Недоумение. Доброжелательность и жгучее любопытство. Это казалось невероятным, но она чувствовала все — по мере того, как эмоции девушки менялись, одна за другой. Как если бы у нее не стояли блоки. Но в том-то и дело, что они стояли на месте — их Лиска тоже отлично чувствовала.

— Ну, где-то средний, — горианка еле заметно пожала плечами. — А что?

— Я чувствую ваши эмоции, — призналась Лиска.

— О, это ничего. Я могу вообще снять блоки, если вы не против. Не люблю с ними… мне нечего скрывать. Просто шеф говорит, что это неприлично, вот и приходится ставить…

Лиска кивнула, с интересом глядя на горианку:

— Значит, мой уровень выше вашего?

— Да, — кивнула девушка. — По правде, это удивительно…

Она на мгновение замерла, задумавшись, и ее серо-голубоватые глаза отразили замешательство. А в эмоциях появилось еще больше жгучего любопытства. Лиска снова едва сдержала улыбку: эта горианка выглядела очень простой и милой. Ее спина невольно расслабилась, и она откинулась на спину кресла, почти физически ощущая, как уходит напряжение.

— Вы ведь с Земли, да? — выпалила, наконец, парикмахерша выстраданный вопрос. Было видно, что больше сдерживаться она не может. Лиска сдержанно кивнула, и тут на нее обрушилась целая тонна комплиментов — и про телепатический уровень, и про ее хороший горианский, и про необыкновенные глаза и волосы. А потом еще с десяток вопросов сразу — про то, как она попала на Горру, и нравится ли ей планета, и «как все выглядит на Земле», и правда ли, что на Земле не знают про телепатию.

Удовлетворяя любопытство горианки, Лиска вдруг поняла, что ей самой интересен этот разговор — до сих пор никто из ее знакомых на Горре так не расспрашивал. Учителя в основном говорили только об уроках, Дейке и его сыновья многое знали и без нее, как и Тхорн. А ей, как оказалось, жизненно необходимо было вот так поговорить с кем-то, кто искренне любопытен и жаждет все про нее узнать. Возможно, поэтому лишь полчаса спустя она вдруг вспомнила, зачем пришла в салон.

— Простите… эмм… насчет моих волос, — быстро сказала Лиска, предупреждая следующий вопрос.

— О боже. Конечно. Ваши волосы. Извините, я такая болтушка, — горианка с готовностью взвесила на руках ее длинные волосы, рассматривая их: Так вы хотите постричься?

— Эмм… нет. Я хотела бы покрасить их в другой цвет.

— О, нет, — с ужасом выдохнула горианка так, словно Лиска вдруг предложила ей на пару ограбить соседний банк. — Вы не должны этого делать!

— Почему?

— Они же такие красивые… и больше ни у кого таких нет!

Теперь мастерица по красоте чуть не плакала, и Лиска даже почувствовала приступ вины, но тут же широко улыбнулась и развернулась к ней на кресле, взяв за руки:

— Вот именно. Ни у кого таких нет — а значит, все видят, что я землянка. Мне до смерти надоело, что на меня все таращатся, понимаешь?

Это было так близко к истине, что не могло бы считаться ложью. Будь ее собеседница даже высшей — обмана бы не почувствовала. Лиска гордилась собой — наконец она научилась врать по-гориански. Жаль, что некому было это оценить.

Через пару часов она покинула салон с серебристыми волосами и бровями. Выдавали только глаза, но эту проблему решили аптечные капли, которые посоветовала купить разговорчивая девушка из парикмахерской. Популярное средство от раздражения роговицы, оказывается, имело побочный эффект: цвет глаз на сутки становился светло-серым. Таким образом, все, что ей было нужно — не забывать капать в глаза раз в день.

Закапав в глаза и взглянув в зеркало, Лиска удовлетворенно улыбнулась: оттуда на нее смотрела настоящая горианка. Эффект на улице оказался разительным: теперь на нее не смотрел никто. Она наконец-то потерялась.

Дейке.

Исчезновение Лиски обнаружилось быстро, когда она не спустилась обедать, а потом не явилась и на первый после обеда урок. Поначалу он не придал этому большого значения. После утренней сцены, за которую ему было очень стыдно, Дейке понимал и прощал ее загул. Поэтому даже не сердился, методично прочесывая весь пригород, заглядывая в каждое кафе, магазин и закоулок. «Куда еще она могла пойти? — спокойно рассуждал он про себя, — гуляет где-нибудь одна, сердится, обижается — и было, конечно, на что. Он вел себя как придурок, а все потому, что не мог объяснить ей…»

Он должен рассказать, конечно. Надо пересилить себя и спокойно поговорить, может, даже сходить с ней к врачу, и вместе с врачом убедить, что операция того не стоит, но беда в том, что у него даже волоски на коже вставали дыбом от одной мысли о больнице. Тем более о том, чтобы пересечь ее порог с Лиской, и консультироваться о пересадке крыльев. Он и не подозревал, что желание его жены заиметь крылья так сильно ударит его по больному, так напугает, сделает таким беззащитным и агрессивным.