Крылья голубки

Однако все эти упоминания отражают лишь малую часть навязанных разработкой деталей; нет такой, например, детали, какой я воспользовался в беседе Деншера с миссис Лоудер перед его поездкой в Америку. В этой предварительной картине она образует кусок, не очень четко видимый из-за плеча Кейт Крой, хотя примечательно, что сразу после этого, в первый же удобный момент, мы снова сдаемся на милость собственных интересов, которые в это время, как выясняется, сводятся к тому, что мы хотим вдохнуть чистого воздуха через легкие нашей молодой женщины. Иными словами, еще раз, прежде чем мы успеваем это осознать, прямой взгляд Деншера на сцену на Ланкастер-Гейт сменяется восприятием Кейт, ее творческим усвоением его опыта, который тут же, кстати говоря, незаметно переплавляется в тот опыт, что накапливаем мы сами. Не выглядит ли это мое отступление как результат путаницы в голове? – такой путаницы, какие всегда густо расцветают на любой почве, неспособной рождать аргументы и обоснования. Нет, определенно – нет; ибо я решительно открыл дверь, как покажет внимательное прочтение двух первых книг, в феноменальное сообщество моей юной пары. (Внимательное прочтение, должен я, между прочим, признаться, – это то, к чему я повсюду – как и здесь – призываю и принимаю как нечто само собою разумеющееся; это истина, которой я придерживаюсь сам и пользуюсь случаем заметить раз и навсегда – в интересах того самого варианта идеального управления и, как я полагаю, именно в таком контексте. Наслаждение произведением искусства, приятие непреоборимой иллюзии составляет, как я сам это понимаю, острейшее чувство «огромного удовольствия»; удовольствие не бывает таким уж огромным по моим меркам, когда произведение требует как можно меньше внимания. Оно бывает огромным – великолепно, божественно огромным, когда мы ощущаем, как поверхность, словно толстый лед конькобежного пруда, несет нас, не трескаясь, какое бы сильное давление мы на нее ни оказывали. Кто-то может распознать звук потрескивания, но никак уж не затем, чтобы назвать это огромным удовольствием.) То, что я редко пользуюсь привилегией смотреть на происходящее глазами Деншера, – это другая материя: дело в том, что я с самого начала вполне разумно выбрал меру возможной для меня периодической необходимости в этом. Так что в любом случае структурный «блок» двух первых книг сформирован вполне компактно. Новый блок, один из самых массивных и не менее того гладких, начинается с Книги третьей – под этим я имею в виду, разумеется, новую массу интересного, управляемую из нового центра. Здесь опять-таки я сам себе ставлю предостерегающее условие: ни в коем случае не позволить этому центру утратить силу. Как мы сразу видим, он главным образом вторгается в самую глубину «случая Милли Тил», где, совсем рядом с этим «случаем», мы, однако, встречаем дополнительный рефлектор в лице светлого, хотя и колеблющегося призрака ее преданной подруги. Два более или менее связанных сознания обеих женщин взаимодействуют, таким образом, не вполне равно, со следующим, представленным по ходу сюжета лицом, взаимодействуют так, что практически исключают взаимодействие с другими лицами, и если я, на в высшей степени особый момент, приписываю миссис Стрингем ответственность за прямое обращение к нам, это ведь все же очаровательно – снова рассказывать, ссылаясь на игру зловещего, которое я лелею, словно «сокровище», и, соответственно, вечно пускаю его в ход. В некий вечерний час, на альпийских высотах, становится жизненно важным, чтобы наша юная женщина свидетельствовала – в высшем смысле – именно в заданном направлении. Но так как я давно уже счел благоданной мудростью, чтобы ни один из углов моей картины не понес никаких затрат без какого-то конкретного образа счета и постоянно ведущегося их учета, то есть чтобы все это было заново органично экономизировано, то миссис Стрингем должна зарегистрировать эту сделку. Книга пятая – новый блок, в основном представляющий новый ряд событий, которые переприспосабливают к себе центр предыдущий, и теперь сознание Милли расцветает пышным цветом. В моей игре, с возобновленным интересом доводя дурные предзнаменования до цели, я обрел богатейший выбор этих последних, которые должны коснуться упомянутой поверхности темным крылом. Они используются, к нашей выгоде благодаря эластичной, но определенной системе; под этим я разумею то, что там и сям мне приходится звучать довольно глубоко, как бы в качестве испытания моего фундаментального метода, который, как я вижу, упрямо присутствует повсюду. Он настраивает «ситуацию» на нужный лад и там ее и удерживает; я повторю свое надоевшее выражение: ближе всего я подхожу к путанице в голове, когда порой – однако не слишком часто – мне приходится разбивать мои ситуации на мелкие части. Некоторым из них удается быть успешными в оставшемся пространстве, и тогда они стремятся к более высокой и длительной яркости. Весь же подлинный центр произведения, опирающийся на неверно установленную ось, расположен в Книге пятой; он претендует на более долгую протяженность или, во всяком случае, на более широкое сокращение, хотя и доводит до моего сознания – во время нового внимательного прочтения – то, что я нахожу поразительным, очаровательным и любопытным, то есть авторский инстинкт представлять свой главный образ повсюду косвенно. Я замечаю, как снова и снова я прохожу совсем недолгий путь с прямым, то есть непосредственным представлением Милли; этот процесс для отдыха, для облегчения прибегает, когда только возможно, к несколько более доброму, более милосердному косвенному описанию, как бы затем, чтобы подходить к ней окольными путями, иметь с ней дело не прямо, а через вторые руки, как всегда обращаются с чистокровными принцессами; давление ее окружения для нее облегчается, звуки, жесты, движения регулируются, формальности и неоднозначности делаются привлекательными. Все это, несомненно, проистекает из возникшей в голове ее художника нежности ее мысленного образа, что принуждает его наблюдать за ней, так сказать, через окна интереса к ней других людей. Так, если речь идет о принцессах, балконы напротив дворцовых ворот становятся удобным наблюдательным пунктом, предоставляющим преимущество и оказывающим уважение за некую мзду, что позволяет издалека насладиться видом мистической фигуры в золоченой карете, выезжающей на огромную placé[31]. Однако мое использование окон и балконов в лучшем случае само по себе, несомненно, экстравагантно, а что касается того, что можно здесь отметить из других сверхделикатностей и архитонкостей, что можно было бы сказать о такте и вкусе, о проекте и инстинкте в «Крыльях голубки», то я начинаю сознавать, что перехожу допустимые границы, не успев осветить всего полностью. Этот провал оставляет на моих плечах тяжкую ношу невысказанных комментариев, от которой я питаю дерзкую надежду освободиться где-то в другой публикации.