Крылья изгнанной

21–25: Послышался вой сирен. Наверное, кто-то вызвал пожарных.

Волна паники начала накрывать меня с головой. Ну как же открыть эту долбанную дверь?!

21–28: «Мари, куриные твои мозги. Приехала пожарная машина. Бегом к штурмовой лестнице!» – Алекс прислал сообщение на планшет.

Очень многое можно сделать за 120 секунд. Сбежать с третьего этажа, растолкать пожарных, вскарабкаться вверх и залезть через окно в задымлённую комнату. Он лежит в своей кроватке. Маленький умирает во сне. Дома никого нет. Мама ушла, но провод зарядного устройства воспламенился, оставшись в розетке. А рядом лежит книга. С неё огонь перекинулся на палас.

21–32: Протянула дрожащую руку к бездыханному тельцу. Выдернула невинную душу и прижала к себе.

– Тётя, а где моя мама? – тоскливо спросил ребёнок. Как мне сказать, что он не сможет с ней попрощаться?

Полный отчаяния крик ворвался в почти потушенную квартиру.

– Малыш! Мой малыш!

Даже мои надёжные щиты не помогли спрятаться от парализующей смеси оттенков материнской боли. Она отлучилась на один час, помыть полы в соседнем доме. Мать-одиночка цеплялась за любую возможность заработать.

В эту ночь я так и не смогла уснуть. Как принять циклональный круговорот жизней? Элея права, я слишком долго была человеком. Сидя на полу около двери, не услышала приближающиеся шаги.

– Держи, Маша, – Алекс пришёл ко мне с литровой бутылкой виски, – пей залпом, сколько осилишь.

– Алекс, мне Элея рассказала, что я была твоим первым ребёнком. – Сделав, наверное, глотков десять, с трудом смогла вымолвить.

– Да, тогда мне бутылку виски принесла Элея. А она не сказала, что я тебя забирал ещё четыре раза? Ты и в семь лет, и в пять, и в двенадцать, и тринадцать погибала в пожарах. Я понимал, что ты особая душа. Мне было жаль тебя.

– Спасибо, Алекс.

– За что?

– Вчера ты показался последней скотиной…

– Ну, спасибо – грустно рассмеялся мой учитель. – Забыла? «Eruditio aspera optima est»

– Строгое воспитание самое лучшее, – монотонно проговорила перевод. – Ты был в ОООД?

– Да, но недолго. Лет шестьдесят, – Алекс смутился и махнул рукой.

– А что так? В их отделе вроде престижнее, – протянула своё умозаключение.

– Надоело, – последовал короткий ответ.

– Алекс, за какой грех тебя Жнецом назначили? – Красивое лицо исказила гримаса горечи. – Не обязательно рассказывать, прости.– Зачем я лезу без спросу в чужие секреты?

Отхлебнув пару глотков из бутылки, всё же поведал:

– Я служил при Петре III цепным псом. Устранял неугодных ему людей.

– Ого! Столько лет прошло. Разве ещё не закончилось твоё наказание?

– Не хочу новую жизнь, не готов к ней…

Мы с Алексом проговорили всю ночь. Его неожиданная поддержка оказалась так кстати. В его лице обрела настоящего друга.

Глава 5 Трудности жнецов

Следующие пятьдесят лет можно описать круговоротом повторяющихся событий: «Сопровождение душ» «Слёзы по Кристиану» «Виски с Алексом» «Виски с Алексом и Элеей» «Слёзы по Кристиану» «Сопровождение душ». Если бы я была живым человеком, то, наверное, валялась бы где-нибудь под забором, с лицом алкоголички в образе бомжа.

Этот приказ Изначального, словно заклятие на моём столе. Когда меня накрывала истерика, я пыталась избавиться от этой злополучной бумаги. А накрывало меня часто. Можно сказать, что постоянно. Но у неё, наверное, тысяча жизней, не меньше. Рвала её на сотню кусочков, сжигала, съедала, топтала, смывала в унитаз, выкидывала в разных городах, где ждали меня души. Но по возвращении в комнату эта зараза лежала там же, целая и невредимая. Время не испортило её. Позже этот приказ использовала вместо подставки для кофе, доски для резки, листа для рисования, пускала самолётики. Носила в химическую лабораторию для исследования состава. Всё тщетно. Этот гадский лист бумаги лежал на своём месте, словно прибитый к нему магическими гвоздями. Вместе с ним прибита и я к своей работе собирателя душ.

Моя эмпатия буквально обрела железобетонную броню за эти годы. Закалилась, как сталь и окоченела как труп. Пришло понимание неизбежного жизненного цикла. Единственная причина моих переживаний – только ОН. Я ревела в подушку каждый раз наедине с собой и уверяла себя, что буду счастлива за Кристиана, даже если он меня разлюбил. Но потом ещё сильнее от осознания того, что нет, не буду! Не могу! Не хочу и никогда не сумею. Можно привыкнуть терпеть боль, но она не становится меньше, бьёт плетью, режет по живому. Никуда не уходит и не исчезает, как приказ, лежащий на моём столе. Мой Кристиан. Мой любимый, Кристиан. Прости меня, пожалуйста! Мне так стыдно.