Отчаянный рев — музыка победы для меня, и даже вспоровшие бок когти ее не заглушили. Белый колосс падал, не настолько быстро, как мне хотелось бы, но все же. А я несся следом и прямо над ним, изготавливаясь для последнего броска. И когда он собрался, фокусируясь на посадке, упал ему на спину, вгоняя когти как можно глубже и смыкая челюсти что есть мочи именно там, где громадная черепушка дракона крепилась к шее, силясь сразу же перекусить позвоночник. Но Рахбрун не сдался так просто. Опрокинувшись, он придавил меня всей массой своей туши, круша кости и стараясь размазать по земле, выпуская одновременно в небо поток пламени. Да охренеть как это больно-то, но тебя уже не спасет, поганка!
Перед глазами потемнело, в горле забулькало, все тело будто взорвалось, но я таки стиснул челюсти до конца, до смачного желанного хруста, и мой враг затих. Ну и хорошо, ну и ладно, вот только выбраться из-под него сил у меня больше не осталось. Воздух кончается в легких, вокруг вдруг темнота. Люблю тебя, моя Стрекоза. Как же славно, что ты знаешь уже, что люблю.
Глава 49
Естественно, ни черта я слушаться Мак-Грегора не собиралась. На попытку Крорра воззвать к моей благоразумности ответила, что если он меня не понесет, то это запросто сделает Ингина. А если и она откажется, то я пешком по пустыне попрусь, и если сдохну от слабости в пути, то они вдвоем уже будут виноваты, о чем не премину сообщить перед трагичной кончиной.
Ругаясь и бубня под нос, Бронзовый повел, хотя точнее будет сказать, почти потащил меня на крышу, так как шагать бодро у меня еще силенок не хватало.
— Ну и как ты собираешься призвать моего дракона, еле дышишь же! — возмущался Крорр, раздеваясь.
— Из тебя потяну, вместо того чтобы отдавать! — огрызнулась и сконцентрировалась на зове.
К месту уже состоявшейся воздушной битвы мы прибыли очень вовремя. Инги сразу бросилась к блудному родителю, валявшемуся в отдалении, а я же тут же потребовала стянуть тушу проклятого Верховного с Мак-Грегора, не сразу и поняв, что реально визжу как резаная и колочу своего дракона кулаками и пятками, потому что он долго возится. Мне уже абсолютно обоснованно можно присвоить звание истерички припадочной, а ведь не было со мной такого никогда! Ну да, в бесконтрольную ярость и агрессию впадать — это мое, но не визжать, нюни распускать и истерить. Но что я могу с собой поделать, если видеть Киана вот таким — без признаков жизни почти, всего окровавленного и, похоже, дико поломанного — для меня все равно что терпеть тычки ножа, безжалостно орудующего в груди и животе.
— Детка-детка-детка! — завыла я позорно, захлебываясь слезами и прилипая лицом к чешуйчатой морде. — Кончай уже пугать меня! Дыши давай! Дыши!
Обращение Киана на этот раз едва не взорвало меня изнутри — в таком бешеном напряжении были мои нервы, по которым оно прокатилось. Я упала на колени, осматривая теперь его человеческое тело. Да толку-то! Я что, доктор?
— А как же оживляющий красавца поцелуй? — просипел Мак-Грегор и закашлялся, тогда как я разревелась в голос, почти ослепнув на миг из-за полившихся градом от вида красной пены на его губах слез.
— Миллион поцелуев этому красавцу, только пойму, куда можно целовать и не причинять боли, — сквозь всхлипы ответила ему, наплевав на вопрос, где во мне месторождение всей этой сопливо-романтичной ереси.
— Я же приказал тебе не высовываться из цитадели, — проворчал Мак-Грегор, вытирая мои щеки, а по факту — размазывая по ним кровь со своих пальцев.
— Ты знаешь, как я склонна подчиняться приказам, виверн.
Где-то на периферии моего восприятия, направленного сейчас исключительно на него, замелькали еще фигуры. Кажется, Радомир и его меты.
— Миллиона маловато будет мне за то, что я собираюсь терпеть твой характер целую вечность! — принялся торговаться Мак-Грегор, не обращая внимания на жуткое бульканье в горле. — Я даже не знаю, сколько запросить, чтобы хватило. Еще ведь и места нужно оговорить, а то знаю я тебя — так и норовишь разнести в пух и прах мою целомудренность всякими непристойностями.
Последнее он уже бубнил совсем неразборчиво перед тем, как снова отключиться.