Крылья Руси

Михайло Корибут сидел на пиру, слушал здравницы и думал, что уже стар. Шестьдесят семь лет, не шутки. Пора престол сыну передавать, Ежи давно готов. Да и Юлиана у него девочка умненькая…

Рядом что-то сказала жена, положила руку на его локоть. Михайла повернулся. Марфа… До сих пор красивая, несмотря на сорок (почти сорок, но разве это так важно?) лет вместе, на шестерых детей, на…

Что она говорит? Почему он не слышит ее слов?

В ушах стремительно нарастал шум, похожий на рев грозы, стены зала поплыли перед глазами, и только одно оставалось неизменным: синие романовские глаза, в которых он тонул, забывая обо всем на свете.

Они сияли перед ним, заслоняя весь мир, они светились, и Михайла все хотел сказать жене, как он любит ее, а губы почему-то не слушались. Что-то больно стиснуло грудь – на миг – и тут же ушло, оставив ощущение легкости и невесомости. Михайла поднялся и пошел на источник света. Такой же ясный, как сияние глаз любимой.

– Его величество умер…

Марфа коснулась шейной жилы, уронила пальцы… Хотя могла бы этого и не делать. И так видно. Стоит только взглянуть в застывшие темные глаза. Вот и все. Теперь ты уже не королева польская, ты вдова польского короля. А король…

– Сын мой…

Ежи медленно приблизился. Лицо бледное, глаза – как два темных озера.

Марфа закусила губу. Даже здесь, даже сейчас… Не завыть, не броситься навзничь на тело супруга, не закричать криком, выдирая косы, как девки по деревням кричали. Даже сейчас – королева.

– Король умер. Да здравствует король.

Никто не услышал этих слов, кроме юного короля. А Ежи коснулся ледяной руки матери, поддерживая ее, встал рядом с телом отца и хриплым, словно чужим голосом провозгласил на весь зал сбор сейма.

* * *

Спустя несколько недель Людовик метался по дворцу, словно зверь, и даже Анна не могла его успокоить.

– Проклятье! Мерзавец!

И ясно от чего.

В Польше – три претендента на престол. Август от Священной Римской Империи, Станислав Лещинский от самого Людовика и Георгий Корибут. От Руси.

Людовик все предусмотрел. Сейм, подкупленных выборных… почти все!

Ежи Корибут (эти варварские имена!) оказался хитрее.

Войска были верны ему. И состояли они не из шляхты, а из регулярных частей, над которыми были поставлены верные лично Корибуту офицеры.

Поле, на котором, по старинным традициям, происходил сейм, просто-напросто окружили войсками, а потом Георгий провозгласил свою кандидатуру на роль польского короля единственной и ныне и присно и во веки веков.

Август полез в драку и был убит на месте. Георгий по всем правилам благородного поединка обезглавил противника. Дал ему обнажить оружие, даже сделать первый выпад… Только вот у Августа была не та фехтовальная школа. Георгия же обучали мастера и с Руси, и из Италии, и с Востока… Второго выпада уже не состоялось, и претендентом на престол стало меньше.

Станислав Лещинский запоздал и остался жив.

Сейм подумал и вполне единогласно утвердил кандидатуру Георгия Корибута.

Ежи великодушно соглашался выслушать и другие мнения, но мертвый Август живописно обагрял кровью травку, солдаты были хмурыми и чем-то недовольными, оружие поблескивало на солнце…

Вольностей хотелось. Но жить хотелось еще больше.

Русский негодяй! И плевать, что отец – поляк, мать все равно русская! Твари! Вечно они портят жизнь всей просвещенной Европе, прекрасной Франции и лично Людовику.

Анна смотрела на эти возмущения вполне философски. Ее как раз все устраивало. А вот когда Людовик Четырнадцатый прекратил метаться, уселся в кресло и принялся размышлять, Анна попыталась подольститься.

– Сир?

Анна де Бейль с тревогой наблюдала за супругом. Черт его знает, что там за мысли под париком бродят. Но ничего хорошего они полякам не принесут, это точно. Супруг на все готов ради расширения территории.

– Не забивайте свою очаровательную головку, дорогая.

Как Анна ни пыталась выудить у него хоть что-то, все было бесполезно. Людовик молчал, но по обрывкам сведений она поняла: готовится что-то неприятное.

Письмо улетело на Русь, но успеет ли оно вовремя? Вот вопрос.

* * *

– Мам… не умирай, пожалуйста…

Марфа посмотрела на сына спокойными глазами.

– Ежи, милый, мне пятьдесят четыре года. Рано или поздно, так или иначе…

– Мам…

Сын уткнулся головой в подол ее платья. Милый, милый… Сколько бы лет ни прошло, а ты все равно видишь перед собой головку, покрытую младенческим пушком, большие глаза и тонкие пальчики, вцепившиеся в твою руку. Ты – мать, и этим все сказано. Пусть даже у чадушка свои дети подрастают.

Пальцы королевы пригладили растрепавшиеся кудри сына.

– Георгий Корибут, вам до́лжно править. А я… я поживу. Мне еще правнуков увидеть хочется.

– Тебе письма. От дяди Алексея, тети Софьи, Илоны, дяди Ивана, дяди Феди…

– Я уже поняла. От всех Романовых, которых только можно перечислить, верно?

– Да.

– Ну, давай их сюда. Хоть ответы напишу.