Крылья ужаса. Рассказы

– Горе-то какое, горе! – истошно зарыдала Соня.

– Молчи, Сонька! Я до мэра дойду! – И Сучков близоруко склонился к гробам.

Мустыгин покрякивал, поддакивал и всё указывал рабочей рукой на какие-то тёмные пятна, якобы пролежни, а в одном месте указал даже на следы, дескать, блевотины.

– Первый раз слышу, чтобы покойники блевали, – взвилась Соня. Сын её, Игорь, в этом её поддержал. Но Сучков-отец думал иначе.

– Просто бракованные гробы, – заключил он. – Как это я не заметил!

– А если блевотина? – спросил Игорь.

– Могли ведь и живые наблевать, – резонно ответил Сучков. – С похмелюги и не то бывает. Ну, забрели, ну, упали… Подумаешь, делов-то.

– Да почему ж блевотина-то? – рассердилась Соня. – Что она, с неба, что ли, свалилась?

– Тише, тише, – испугался Мустыгин, – не хами.

– А во всём Костя Крючкин виноват, – зло сказал Борис Порфирьич. – Он выдавал зарплату. И подсунул мне запачканные. Друг, называется! Предал меня!

– Да он тебе всегда завидовал, – вставила Соня. – Из зависти и подсунул.

– Обидно! – покачал головой Мустыгин. – Гробы должны быть как надо… Это же валюта, – и он вытянул губу. – Раз вместо зарплаты. К тому же международная! Везде ведь умирают – на всём земном шаре.

– Я этого Коське никогда не прощу, – твёрдо и угрюмо заявил Борис Порфирьич. – Морду ему вот этим облёванным гробом и разобью.

– Обменяй лучше. По-хорошему, – плаксиво вмешалась Соня. – Зачем врага наживать? Он тебе это запомнит.

– Конечно, папань, – солидно добавил Игорь.

– Скажи, что, мол, ты, Костя, обшибся, – трусливо заволновалась Соня. – Со всяким бывает. И давай, мол, по-мирному. Сменяй гробы, и всё тут. Эти ведь не продашь, даже самым бедным… Только гроб ему в харю не суй, слышь, Боря?

– Ну, что поделаешь! Сегодня уже поздно, а завтра суббота, – пригорюнился Сучков. – Как неприятно! Вечно у нас трудности. И в профсоюзе я скажу, чтоб ношеными гробами зарплату не выдавали. Наше терпение не бесконечно.

Все опять сели за стол.

– А может, спустишь гроб-то тот самый, бракованный? – замечталась Соня, подперев пухлой ладонью щёчку. – А что? Я вот слышала, у Мрачковых только-только дед помер. Они бедные, где уж им нормальный гроб купить. Сбагри им. А с Крючкиным лучше не связывайся, что ты – не видишь человека? Да он тебя живьём съест, при первом удобном случае…

– Всё равно отомщу, – прорычал Сучков.

И на следующий день пошёл продавать тот самый подержанный и, возможно, даже облёванный гроб. К Мрачковым зашёл быстро – не зашёл, а забежал…

– Дед-то помер, Анисья! – с порога закричал Борис Порфирьич.

– Все знают, что помер.

– Ну вот, я с помощью к тебе. Хороший гроб по дешёвке отдам! А то жрать нечего. Зарплату гробами нам выдают.

– Слышала.

– Ну раз слышала, так бери, не задерживайся.

Сучков действовал так резко, нахраписто, что Анисья Фёдоровна в конце концов поддалась.

– Возьму, возьму, – хрюкнула она, – только денег нет. Может, возьмёшь чайниками?

– Я тебя, мать, стукну за такие слова, – рассвирепел Сучков.

– Чего меня стукать-то? – защищалась Анисья. – Денег ведь всё равно нет. Стукай, не стукай.

Сучков сбегал домой.

– Бери, Боря, бери! – увещевала его Соня. – Не будь как баран. Всё-таки чайник лучше, чем гроб. Спокойней. Уютней. Ещё лучше – возьми самоварами.

– Какие у неё самовары…

– Всё равно бери.

Сучков позвал сына. Вдвоём дотащили гроб, пёрли через трамвайные линии, сквозь мат и ругань людей. Тачку не использовали, несли на своих.

Мрачковы встретили гроб полоумно.

– Какой-никакой, а всё-таки гроб, – сказала сестра Анисьи. – Гробы на улице не валяются. Фу, целая гора с плеч.

Сучков набрал мешок чайников: но почти все какие-то старенькие. Правда, были и полуновые. Сухо распростившись с Анисьей, Сучков (сын ещё раньше убежал) с мешком за спиной направился к себе. По дороге выпил, и половина чайников разбилась. Мрачковы гробом остались довольны.

– Выгодная сделка, – решили они.

А вот Борису Порфирьичу пришлось выдержать сцену.

– Чайники-то побитые почти все, – взвизгнула Соня. – Это что же, им побитыми чайниками зарплату выдавали? Не ври!!!

Сучков нахмурился.

– Анисья сказала, что давали новые, но они сами со злости их побили. Да и я разбил штуки две, пока пил с горя. Не тереби душу только, Сонь, не тереби!

Соня присмирела.

– Ладно уж, садись кашку овсяную поешь. Ничего больше в доме нет. А то ведь умаялся.

Сучков покорно стал есть кашу. Соня пристально на него смотрела. Сучков доел кашу, облизал ложку.

– Боря, – вкрадчиво начала Соня, – мне кажется, Мустыгин преувеличил. Я все наши гробы подробно облазила. Ну, правда, тот, что ты сбагрил, был действительно облёванный. А остальные – ни-ни. Чистые гробы, как стёклышко. Один только – да, попахивает покойником и вообще подозрительный.

– Какой?

Соня показала глазами на гроб, стоящий около обеденного стола.

– Его бы хорошо тоже поскорей сбагрить, – продолжала Соня, попивая чай. – Неприятно, правда. Может быть, покойник был какой-нибудь раковый или холерный. Завтра выходной – снеси-ка на базар втихую, незаметно. Хоть на кусок мяса сменяй.