Крылья ужаса. Рассказы

И чего они нашли хорошего в этой бесконечной своей радости и блаженстве? Одна тупость и никакой Бездны. Сиди себе и радуйся миллионы лет. У нас бы все с ума посходили от таких надежд.

Полетел дальше – то вниз, то вверх.

Но демонов я тоже не люблю, между нами говоря, они ещё хуже небожителей. Сволочи. Только под себя работают. Но в основном они Главного боятся. А Главного бояться, значит, Бездну не знать, значит, самое глубинное мимо себя пропустить. Те, небожители, особенно которые повыше, вьются вокруг Главного по глупости, дескать, и мы в Свету, а самой великой тайны не знают, а эти, демоны, трясутся при мысли о Духе Главного, думают, что исчезнут при ём. Боятся!

А я Главного не боюсь, потому что… Ха-ха-ха! Хохочу, хохочу, хохочу!

И все эти звёзды, все эти миры, все эти галактики и боги – как горошинки в моём сознании. И не я от них зависим, а, уж скорее, они от меня.

Маманька! Понимаешь ты теперь, кого ты родила?

Если увижу тебя сквозь все эти бесчисленные сверкания и рыла, помогу, ей-богу, помогу выбраться!

А у нас на Руси всё-таки хорошо, все миры обсмотрел, обнюхал, время тут ни при чём – и прямо скажу: невероятно хорошо у нас на Руси! Почему? Поймёте, может быть, в свой срок. И Русь-то, кстати, есть не только на нашей грешной Земле.

Я бегу, бегу, бегу!.. Звёзды милые, богами руководимые, не обижайтесь, я вас тоже по-своему люблю.

Я ведь хам хамом, а от любви никогда не отказывался. Бывало, шикнешь на кого-нибудь, а потом как приласкаешь! Ласку мою люди на весь век помнить будут, как не забудут они Ваську Куролесова, если хоть раз заглянули мне в очи.

Я теперь по вселенным гулять люблю: они для меня как закоулочки стали. Где померзее, где поблаженней – а суть одна. Для меня что ад, что рай – одна потеха. А ведь страдают существа, страдают, иной раз долго – ах, как долго! – или это их тени? Грустно мне от этого, и не хочу я до конца всё понимать…

А Главного – насчёт страданий во Вселенной – и спрашивать не надо: ни-ни, не тревожьте! Не так всё просто, как во сне кажется.

Бывает, что я и хаос приму: ум мой первозданный так и забьётся, как сердце от влюблённости первой, при мысли о хаосе, точно в ём, в родимом, сокрыто, но не проявлено то, о чём я, Вася Куролесов, всю жизнь мечтал!

Во Тьму, во Тьму ухожу, на поиски Непостижимого и несовершившегося ещё!

А для отдыха: гуляй, Вася Куролесов, по всем мирам: туда плюнь, там нахами, там руку пожми, там начуди на всё оставшееся до конца мира время!

Гуляй, Вася, гуляй!

Я и на Землю не прочь иной раз заглянуть.

Тут, к примеру, генералу одному, великобританчику, показал я существо некое во сне, можно сказать, приоткрыл просто завесу, так великобританчик этот, а ведь атомным флотом командовал, так трясся во сне, что, когда проснулся, незаметно для самого себя с ума сошёл. В сумасшедший дом его посадили.

Я порой люблю смертных щипать. А существо то, которое генеральчику этому явилось, я потом сам пригрел: и вправду страшен, таких во Вселенной нашей не так уж и много… А затем, после посещения Земли, взмыл я вверх и демиургу одному план подсунул сотворения мирка: но изрядно жуткий и перевёрнутый. Я ведь похулиганить люблю. Даром, что ли, при жизни на бабе, как на лошади, скакал. А демиург тот – сбёг, больно мирок этот, предложенный мной, показался ему не в меру, не вместил он, в общем, его.

Боже, боже, сколько чудес на свете!

Я тут, между прочим, Заморышеву узрел: после смерти земной невиданной такой и своеобычной монадой взвилась. Барыней, одним словом, стала. А ведь на Земле была так: побирушка убогая. Много у нас на Руси таких «убогоньких», не дай Бог… Но я ведь предупреждал: девка была не простая!

С ней у меня какая-то связь есть.

Бедного Витю Катюшкина я всё-таки не удержался – попужал: подсунул ему в полусне, в момент его пробуждения, видение, а был это образ самого Витеньки – каким он будет в очень отдалённом, даже по звёздным масштабам, будущем. Не знаю, уразумел ли Витька, что самого себя встретил, но только после такой встречи он долго-долго плакал, малыш, а потом запил. Непонятливые всё же эти смертные, тугодумы беспомощные, дальше своей планетки, и то её маленького среза, ничего не видят, но, может быть, это даже к лучшему. А Витьке этот образ его самого, чудика с бесчисленными головами, я подкинул, чтоб подбодрить Витю. А он, точно курица бессмысленная, закудахтал, да и запил со страху. А чего самого себя бояться-то?

Ухожу, ухожу.

От всей Вселенной, от богов и демонов, от людей и лошадей и от всего прекрасного тоже.

А себя я все-таки до конца не пойму.

Из Вселенной я вроде вышел в Неописуемое, в Божественное, в Абсолютное – всё на месте, как надо. Бог есть Бог – и всё равно, даже после этого, я всё бегу и бегу! Куда ж мне теперь-то бежать, после Божественного? И покой вечный в меня вошёл, но я покой не люблю до конца и силою воли его отрёк. Почему ж я покой-то высший не жалую, Вася, а?

Ну что ж, вся Вселенная – миг в моём сознании, а парадоксов много.