Крылья в багаже. Книга вторая

— Сегодня как раз такая ночь: ночь отпущения грехов, — незнакомец саркастично усмехнулся.

— Кто Вы? — Николаю вдруг стало страшно.

— Есть вопросы, ответы на которые лучше не знать. Какая тебе разница: кто я? — отмахнулся он: судя по тону, явно начал терять терпение. — Мы теряем время, второго случая может и не представиться. Ведь так? А ошибки надо исправлять. Ведь любовь так легко потерять — трещина, даже если тебя простят, со временем превратится в пропасть. Но сейчас у тебя все еще есть шанс.

— Как я могу изменить то, что уже произошло? — Николай решил уже больше ничему не удивляться, незнакомец читал его мысли как книгу. — Прошлое не изменить.

— Можно изменить настоящее, — он пожал плечами, — а связь времен неразрывна. Все-таки человечество, — он опять усмехнулся, — ни в малейшей степени не ценит того, что имеет, особенно, Его любовь. Он для нас настоящий Отец, Он всегда дает вам свободу выбора. У другой стороны такого выбора нет, а плата идет по всем счетам, да еще с процентами.

— Что я могу сделать? — Фертовский запустил пятерню в волосы, нервно откинул их.

— Сейчас? Слушать музыку, — незнакомец посмотрел на скрипача. Тот взмахнул смычком, зазвучала музыка. Николай напряг память: ведь он уже слышал эту композицию и совсем недавно. Точно! Это было, когда Актер в фильме рассказывал о Николо Паганини, о той самой легенде, согласно которой Паганини будто вступил в сделку с самим дьяволом за умение виртуозно играть на скрипке — жители порта до сих пор слышат по ночам ее звуки. Режиссер тогда пустил за кадром музыку Джузеппе Тартини «Trille sonate du diable» — «Соната дьявола».

Она звучала все громче и громче, уже просто оглушала. Николай закрыл глаза и вдруг ощутил, что стал резко уменьшаться в росте, будто все кости разом зашевелились. Это было почти не больно, скорее, странно и непривычно. Необычные ощущения продолжались: рост перестал уменьшаться, но неожиданно захотелось встать на четвереньки — находиться в вертикальном положении было крайне неудобно. Едва Фертовский оказался на четвереньках, почувствовал, что теперь меняется его кожа, ее покалывало во всех местах, где-то даже зудело. Как только зуд и покалывания прекратились, все поры кожи словно открылись, из них полезли волоски. Он с ужасом наблюдал, как в считанные секунды оброс шерстью — мягкой, длинной! Невероятно! Что за магия? От ужаса он попытался закричать, но не смог, лишь коротко мяукнул! Точнее, издал звук, похожий на кошачий. И только сейчас заметил, что обострилось обоняние: в нос ударили десятки запахов, в основном, неприятные, особенно — запах старых тряпок, они были повсюду, словно большой тюк, необходимо выбраться из них.

Он буквально онемел, когда смог, наконец, высунуть морду и увидел … Надю! Она была поражена не меньше него. Теперь — такая огромная — смотрела на него сверху вниз.

— Муся? Ты-то как сюда попала? — и голос у нее был такой громкий, что у меня зазвенело в ушах. Но хуже всего — тряпки — они окружали его со всех сторон, старые, рваные. Николай чихнул, наконец, вылез наружу. Чтобы хоть как-то избавиться от навязчивого запаха, он принялся себя… лизать! Невероятно, но это помогло: длинный шершавый язык оказался настоящей щеткой, кроме того, абсолютно все суставы обладали такой гибкостью, какую имеет не каждый гимнаст. Николай оглядел себя внимательно: он стал животным, кошкой! Не может быть!

Надя что-то сказала про еду, он хотел ответить, но опять лишь мяукнул. Какое необычное состояние: ты в теле кошки, говорить не можешь, однако понимаешь и мыслишь как человек. И Надя такая непривычная — она такая большая и голос у нее громкий. Но что это за дом? И почему они здесь?

Николай прошелся по скрипящим половицам, принюхался: ничего особенного — все старое, пыльное, у потолка бегали какие-то тени — это сущности тонкого мира, но они совершенно безопасны, типа мотылков-призраков. Вот это да! Он может видеть больше, чем простой человек! И мыслит он в двойном ключе, ведь снаружи он — кошка. Опять попробовал потянуться — хорошо! Ощутил каждую косточку. А как с прыжками? Он с легкостью взлетел на подоконник. Надя тут же устроилась рядом, подставив себе старый табурет, взяла в руки какую-то старую книгу, попыталась ее читать, но быстро бросила это занятие. Надежда провела рукой по шерсти кошки — оказывается, очень приятно. Он всегда знал, что у его жены ласковые и нежные руки, но тут блаженство прикосновения было в десятки раз сильнее, словно искорки пробежали по каждой шерстинке. Вот почему кошки и коты так любят, когда их гладят — это не просто ласка, это удовольствие, да еще какое! Неожиданно для себя он заурчал и лизнул ей руку. Надя улыбнулась. Как же ее красит улыбка, будто вся светится.

— Муся, знаешь, я рада, что ты со мной, — Николай, услышав эти слова, постучал кончиком хвоста о край подоконника, тем самым выражая согласие. И он тоже очень рад, хотя и в такой необычной ситуации, хотя и не знает, ради чего все это затеяно, и чем кончится. Однако то, что Надя рядом — уже прекрасно.