Крыло беркута. Книга 2

До самого последнего момента Суюмбика держала свои намерения в секрете, мало кто при дворе был посвящен в ее планы. Ханбика тайно снеслась с Москвой и, лишь получив весть, что за нею прибудет специальный царский посол князь Оболенский, официально объявила об отъезде. Даже такие придворные, как Камай-мурза, с кем Суюмбика порой советовалась, были удивлены ее решением. Кое-кто искренне жалел ханбику, выражал ей сочувствие. Сеид Кулшариф хранил молчание, пожелав в душе, чтоб обратного пути ей не было: «За грехи свои наказана…»

Внешне Суюмбика нисколько не переменилась. Тщательно, как всегда, одевалась и, не смотря на зрелый уже возраст, выглядела миловидной, привлекательной женщиной. При разговорах с Гуршадной она даже шутила и от души смеялась.

В один из вечеров служанки под ее приглядом приготовили к отъезду то, что она нашла нужным взять с собой: шелковые и атласные платья, бархатные и парчовые камзолы и еляны, головные уборы, украшенные золотым шитьем и кистями.

В общем-то никогда не скупившаяся, Суюмбика в эти дни была особенно щедра. Раздала свою слегка поношенную одежду прислуге, которой предстояло ехать с ней, одарила кормилицу Утямыш-Гирея, выделила долю и прислуге, остающейся в Казани: «Помолитесь за меня, пожелайте мне скорого возвращения».

Прибытие направленного царем Иваном посольства во главе с князем Оболенским и многочисленной посольской охраны вновь взбудоражило весь город. По Казанке поднялась вверх по течению предназначенная для ханбики, разукрашенная затейливой резьбой ладья, причалила неподалеку от ханского дворца. В это время наследник казанского трона Утямыш-Гирей беззаботно восседал на руках няньки, а его озабоченная мать раздумывала, как ей обставить прощание с Казанью.

Князь Оболенский не торопил Суюмбику, хотя и заметил при встрече, что путь предстоит не близкий и желательно, конечно, совершить его, пока стоят погожие дни.

— Я ведь не на один день уезжаю, князь, — ответила Суюмбика. — Надолго уезжаю. Поэтому должна попрощаться не спеша.

Сказав «надолго», она испуганно подумала: «Не пришлось бы это слово на миг, когда ангелы произнесли: «Аминь!» Нет, ненадолго — даст аллах, скоро вернусь».

— Должна попрощаться не спеша, — повторила Суюмбика, стараясь отогнать тревожные мысли. — Нелегко мне, князь, — расстаюсь с городом, который я люблю. Здесь прошла моя молодость. Здесь покоится мой дорогой супруг…

Она чуть не сказала: «…покоятся два моих супруга». Так уж устроен человек: лезут в голову всякие ненужные мысли, когда ему вовсе не до них. Она упомянула «дорогого супруга» и тут же внутренне напряглась, вспомнив минувшую тяжелую ночь, проведенную с Кужаком. Чтобы скрыть душевную смуту, Суюмбика вынуждена была улыбнуться Оболенскому.

— Ваша воля… — сказал князь.

— Я должна проститься с могилой моего любимого мужа Сафа-Гирей-хана, — продолжала Суюмбика, а мысли ее все еще были заняты минувшей ночью, бурным разговором с Кужаком. «Вот с кем тяжелей всего мне расстаться. Ах, взбалмошный мой Кужак! Разбушевался, бедняжка…» Кужак бушевал: «Я твоему Шагали-хану голову оторву!» Еле успокоила его: «Где б я ни была, когда б ни вернулась, я — твоя и только твоя!» И как сладостно было примирение после ссоры!..

Сафа-Гирей был похоронен возле придворной мечети, где покоились тела самых знатных людей ханства. Его усыпальница выделялась, как выделяется среди старых зданий недавно построенный дворец. Придворные часто видели Суюмбику около усыпальницы мужа, но долго там она не оставалась: постоит, бывало, немного, будто бы творя молитву, и уйдет. А теперь, перед отъездом, пришлось задержаться надолго, притом стоять на коленях.

Суюмбика попросила сеида Кулшарифа сотворить возле усыпальницы молитву за упокой души Сафа-Гирея. Сеид, хотя и знал, что ханбика невоздержанна в плотских утехах и в мыслях греховна, просьбу ее не отверг. Неудобно, нельзя было отказаться от службы, связанной с именем божьим. К тому же учел сеид, что суры корана над могилами, если еще и побольше слушателей собрать, прозвучат весьма впечатляюще и с немалой пользой для него самого. Словом, Кулшариф исполнил свой долг старательно, не просто заупокойную прочел, а затеял целое действо и так играл голосом, что даже бухарцы, строгие ревнители ислама, нашли бы это богослужение вполне удовлетворительным.

Суюмбика долго стояла перед усыпальницей мужа на коленях, а поднявшись, вдруг увидела в стороне безмолвную толпу народа. Она не знала, что Кулшариф распорядился открыть для верующих доступ в кремль, и не слышала, как за ее спиной собралась эта толпа. Всякая неожиданность пугает человека. Суюмбика испугалась, ноги у нее будто стали ватными. Уж не задумано ли что-нибудь недоброе против нее и ее сына?..

— Что за люди? Зачем они здесь? — спросила она так тихо, что только Кулшариф услышал.

— Их привлекло заказанное тобой моление. — Чуть подумав, хранитель веры счел нужным добавить: — Они пришли послушать священные суры корана, ибо эти суры — суть откровения, озаряющие душу божественным светом.