Крыло беркута. Книга 2

Увидев, что вместо гордо высившихся прежде ворот в городской стене зияет огромный пролом, куда уже устремились русские воины, Ташбай с гурьбой своих взволнованных соседей по лечебнице побежал в ту сторону.

Но не пробежал и половину пути — выдохся. Сделал еще несколько шагов и, обессиленный, присел на подвернувшийся кстати пень.

Он долго смотрел на Казань, понимая, что там завязались кровавые бои. Огорченно вздохнул. Кабы не ранили, он, конечно, тоже был бы там, несомненно добрался бы до ханского дворца и шарахнул чем-нибудь по башке ненавистного Ядкар-хана. Для того ведь и отстал от Газизуллы с Шарифуллой в Ивангороде, как раз для того, чтобы с русским войском вернуться в Казань и своими руками казнить злодея. «Не вышло, — вздохнул он опять. — Ладно, зато в город все-таки ворвались. И дворец разгромят, и Ядкара с трона сшибут…»

Подумав о дворце, Ташбай, само собой, задумался и о своих товарищах: «Заставил их Кужак воевать с урусами или, может, удалось им как-нибудь сбежать, спастись?»

Мысли о дворце напомнили еще об одной важной вещи: Суюмбика перед отъездом спрятала в доме Гуршадны загадочный ларец. Тяжеленький был ларец, хоть и небольшой, Ташбай все удивлялся этому, когда нес. Поздней-то он догадался, что Суюмбика спрятала свои драгоценности. Вот бы отыскать этот сундучок да увезти в свое племя! Он раздал бы украшения ханбики минским девушкам — пусть покрасуются, пусть пришьют золотые и серебряные монеты к своим нарядам. Да разве отыщешь! Дом у Гуршадны большой, где спрятан ларец — неизвестно. Да к тому же в осадные дни могли его перенести в другое место, спрятать понадежней…

Вздохнув третий раз, Ташбай поднялся, направился обратно к лечебнице.

Он позавтракал, потом и обеда дождался. Подкрепившись, почувствовал себя вполне бодрым. Даже рана не очень болела. А утром быстро выдохся с непривычки; долго лежал без движения — и вдруг побежал. После обеда, никому ничего не сказав, ушел тихонечко в город. На улице подобрал дубинку убитого и — к ханскому дворцу.

Во дворец не попал — у входа уже стояла русская стража. Обошел дворец кругом, надеясь наткнуться на живых ли, мертвых ли товарищей. И вдруг, заглянув в одно из неприметных строений возле мечети, увидел Ядкар-хана. И откуда силы взялись — точно барс к своей жертве, метнулся к самому злому своему врагу, чтобы отомстить наконец за все пережитое, насладиться местью. Не дали… Увели вражину, не позволив расшибить ему голову.

Вскоре русский юзбаши (сотник по-русски), к которому привели Ташбая, порасспросив через толмача, что да как, велел отпустить парня. Ташбай переночевал в знакомом ему еще по службе у Кужака закутке, утром побродил по городу все в той же надежде отыскать неведомо куда подевавшихся товарищей, снова вернулся к кремлю. Охраны у ворот кремля не было. Ни души. Егету неожиданно пришла в голову мысль подняться на сторожевую башню и крикнуть оттуда, объявить миру, что нет больше Ядкар-хана, пал проклятый, свергли злодея.

Он тут же поднялся на башню, но намерение свое — крикнуть — исполнить сразу не решился. Взглянул на город сверху. Увидел: вдоль одной из улиц, с обеих ее сторон, зачем-то выстроились русские воины.

Потом обратил взгляд к востоку. Там, у горизонта, сквозь дымку проступала, точно обозначая край земли, темная полоска леса. Но и за тем лесом простирался мир с другими лесами, полями, лугами, грядами холмов и гор. В той дальней дали, кажущейся просто синей, дымкой, — родная земля Ташбая, веселое озеро Асылыкуль, долины Кугидели и Агидели… Успела ли долететь туда, до его родины, весть о свершившееся в Казани?..

Ташбай набрал полную грудь воздуха и закричал:

— Нет больше Ядкара! Нет! Нет! Нет! Пришел конец проклятому!

Скорее всего, никто его не услышал: как раз в этот момент неподалеку ухнула пушка. Потом еще, еще…

По небу города, обретшего после долгой войны тишину, опять прокатились громы. Но не по городским стенам и не по домам били пушки. Пушечный гром гремел во славу победы, в знак того, что рухнуло ханство, причинившее Руси много бед и горя. Русское войско встречало в Казани царя.

Закрыв глаза, Ташбай считал:

— …три, четыре, пять…

А пушки ухали и ухали.

Происходило это на второй день месяца караса года мыши[27].

Часть четвертая ДОРОГИ

Судьбу мы не можем выбрать. Путь, которым предстоит пойти, выбрать можно, и не исключено, что он обернется как раз той самой судьбой…

Мустай Карим

Лишь зрячий оценит сияние дня,

Лишь всадник узнает повадки коня,
Лишь тот, кто не падает духом в пути,
До цели неблизкой сумеет дойти
И путь многотрудный свой так завершит:
Вернувшись, привет передать поспешит.

Безымянный сэсэн

1

Акхакалы племени Юрматы предупреждали Татигаса, и не раз.