С губ проповедника полетела слюна, словно у одного из тех мутантов, что умели плеваться ядом. Такого мутанта нашли пару месяцев назад, забили в рот кляп и колесовали на этой самой площади. Передние ряды слушателей подались ближе к чёрным ступеням, словно у капель слюны с губ преподобного была чудодейственная способность сохранить им ясность зрения и уберечь их человеческую природу от порчи.
Фарб повернулся к штандарту Императора, который прикрывал его с фланга. Местные горожанки скрупулёзно вышили на ткани драгоценной проволокой образ, списанный из требника преподобного. Фарб преклонил колена, и публика поспешно последовала его примеру.
— Боже-Император, — нараспев заговорил проповедник, — источник нашей надежды. Сохрани нас от нечистых демонов. Охрани лона жён наших, дабы дети наши не обратились в мутантов. Спаси нас от тьмы во тьме. Присмотри за нами, как мы исполняем волю твою. Imperator hominorum, nostra salvatio![5] — Священные слова, последнее — мощные волшебные слова. Фарб сморкнулся из одной ноздри и плюнул поверх толпы.
Джоми рассматривал штандарт. Вышивка металлом превратила древний императорский лик в маску из проволоки и трубок.
— Приступаем! — объявил Фарб.
Колесо, которое двигала мощная, туго закрученная пружина, начало вращаться. Вместе с ним начал поворачиваться и колдун, согнутый и связанный почти в дугу. Палач воздел дубину.
Ничего не произошло. Колесо остановилось. Здоровяк замер. Заранее предупреждённая, толпа тем не менее ахнула. Зрители не попали в небольшое пространство, где обречённый колдун заворожил время: они по-прежнему могли двигаться, однако почти никто не шевельнулся.
— Наверняка, — пояснил Фарб, — колдун сейчас мысленно взывает к какому-то злобному демону, ведёт его сюда, указывает дорогу в Гроксгельт!
Джоми вновь задался вопросом: так ли это на самом деле? Если так, то почему бы не зарезать колдуна поскорее сразу после поимки? Или проповеднику просто доставляет удовольствие сама церемония? Подобные спектакли определённо привлекали внимание толпы и давали выход её самым потаённым страхам. В противном случае, люди становятся беспечнее, разве нет? Они могут не сообщить, что заподозрили мутанта в своих рядах. Мать может попытаться защитить дитя, которое выглядит лишь чуточку ущербным.
Разве станет тогда постоянное присутствие колеса на рыночной площади внушать ворожеям такой страх, что они изо всех сил будут прятать своё колдовство, стараясь не выдать себя? Подобные вопросы не шли у Джоми из головы.
Момент безвременья кончился. Припоздавшая дубина с хрустом опустилась — и колдун взвыл. Время в непосредственной близости от него вновь замерло. Через минуту обрушился новый удар, ломая плоть и кости. Из-за тщетных уловок колдуна казнь и в самом деле затянется дольше, прежде чем его оставят, словно тряпку, висеть на колесе и медленно умирать от невыносимой боли. Хотя что ещё этому бедолаге оставалось делать?
— Хвала Императору защищающему! — завопил пузатый проповедник. — Laudate imperatorem![6]
Его втиснутые в кожу груди и живот тряслись. Фарб тяжело пыхтел, словно жадно вбирая запах благовоний, крови, экскрементов и пота. Каждый раз, как дубина опускалась, Джоми внутри пронзал невыносимый зуд, отдаваясь в разных местах, словно он сам некоторым образом переживал мучительную казнь, только через гору подушек. Он корчился и чесался, но всё без толку…
В течение следующего года ещё дюжина ведьм и мутантов нашли смерть на площади Гроксгельта. Горожане поболтливее начали задавать вопросы, прикрываясь ладошкой: может это какая-то болезнь, особая для рода человеческого, которая не передаётся животным. Кобылы ведь не рождают жеребят, у которых появляются странные силы при взрослении? Отец Джоми, дубильщик гроксовых шкур, подобные рассуждения у себя в доме не приветствовал — а Джоми давным-давно научился держать язык за зубами. Преподобный Фарб подзуживал горожан, одновременно разжигая в них страхи. Он обещал, что Император не позволит своей пастве скатиться в хаос.
На свой семнадцатый день рождения Джоми первый раз увидел тот сон…
Это было похоже на рот, который образовался у него в голове. Рот сформировался прямо из серого вещества внутри черепа. Во сне Джоми это понял. Если бы он мог повернуть глаза вовнутрь, то увидел бы в глубине головы губы и шевелящийся язык, который и был источником чавкающих звуков, которые Джоми услышал во сне. Его охватил ужас. Почему-то он не мог проснуться, пока эти внутренние губы не перестали слюняво бормотать и не умолкли.
В течение нескольких последующих ночей звуки изнутри всё больше и больше стали походить на слова. Пусть смысл их оставался туманным, но они становились яснее, словно подстраиваясь под знакомый Джоми язык.